Nigra sum sed formosa, filiæ Jerusalem, sicut tabernacula Cedar, sicut pellis Salomonis

3/09/2017, No Comment

Из книги Писем блаженного Генриха Сузо, Письмо 12.

Я черна но прекрасна, Дочери Иерусалима, как шатры Кедара, словно завесы Соломона (Песнь 1:5).

Так Книга любви говорит о любящей душе.

Дочери иерусалимские с восхищением смотрели на самую любимую супругу Соломона, ибо, не смотря на то, что она была черна, он любил её более других ста сорока. Она же дала им такой таинственный ответ: Nigra sum… - правда, что я черна, но мила и полна грации. Как будто бы хотела сказать: предпочитаю привлекательную черноту придающую изящество, чем светлую кожу и ее отсутствие.

Ах, послушайте, прекрасные девицы, что понимает под этим Святой Дух. Кто эта черная, привлекательная негритянка, которая небесному Соломону кажется столь изящной? – Это человек отмеченный Богом страданием, тот, кого вековечное Солнце лишило цветов, испытав его тяжким, горьким страданием и обезобразило, приговорив живого к умиранию для этого мира, но за это облекает в нём внутреннего человека благодатью и изящным очарованием. Кто вкусил майское наслаждение на небесных лугах, тот недорого ценит прелести временной весны; ибо, что значат для него алые розы, фиалки, лилии и все другие краски цветов, если сердце никак не может обрести в них отдохновение?

Дитя мое, дитя, зачем я буду слать тебе прекрасные слова, когда очи мои полны слез, а сердце – огня? Причина этого – это умирание от любви, которым Бог хочет нас, более чем всех других, умертвить в этой жизни. Ах, Боже, Любовь моя, легко говорить, легко слушать, но как же тяжко переносить эту боль.

Дитя мое, разве Бог забывал о нас? Разве Он не знает, что мы еще живы? О, прекрасный, нежный, возлюбленный Господь небес, что же Ты собираешься с нами сделать? Как твоя длань может быть столь тяжкой, если сердце Твое столь нежно? Господи дражайший, когда это многообразное умирание моего сердца и тела борется со мною, тогда взмывает во мне гнев на Тебя. Но Ты тот час же успокаиваешь меня сладостной мыслью, как будто говоря: «Я не хочу тебя ничем прогневить, жажду дать тебе мою любовь. Взгляни на совершенный порядок во вселенной, взгляни на прекрасные, живые стены небесного Иерусалима! Те ясные, чудесные камни города, которые ныне источают такое сияние, ранее были приукрашены страданием. Подумай также о многих твоих близких друзьях, которых Я избавил от страдания – что с ними сталось? А что пережила наша дорогая св. Елизавета?* Павел был изгоем этого мира, и тот же путь прошел Иов, Товит и Давид. Св. Афанасий** так страдал, как будто бы весь мир сговорился, чтобы погубить его. Смотри, как все святые проливали кровь своего сердца, или и сердца и плоти».

Господи, всё это вынуждает меня войти в себя, а когда мне хочется поддаться искушению нетерпения, охватывает меня стыд, и я так про себя думаю: Ах, кто же я такой, что Ты, возлюбленный, всемогущий Господи, благоволишь уподобить меня своим дражайшим святым? Ведь я не достоин даже того, чтобы Ты думал обо мне, несчастном грешнике. О, прекрасный Господи, если бы я смог снискать Твою сердечность и Твою любовь, Твою нежную и сладостную дружбу! Поэтому Господи, убивай меня на земле, пытай меня и не жалей! Видишь, если бы я был нежнейшим, милейшим человеком, который ведет благородную жизнь тут на земле, все это должно было бы во мне усохнуть. А если бы это уже наступило, хотел бы я тогда, чтобы в моем сердце и теле усохло еще и натуральная, цветущая краса тысячи других молодых людей.

Говорю все это тогда, когда я сам погружаюсь в себя – а что же еще более, когда Ты Господи рядом со мной, возлюбленный и прекрасный. И даже если я не всматриваюсь в Тебя ежеминутно, это еще не значит, что я Тебя потерял – ведь день состоит как из утра, так из вечера. Моя грешная жизнь – а может, о Господи, Твоя особенная любовь? – обезобразили меня в очах этого мира. Возможно. Разве я должен по этой причине жаловаться? Нет, ни в коем случае! Господи, Твой слуга, Павел, говорит: «Если бы я хотел еще понравиться людям, не был бы слугою Христа» (Гал 1,10). Господи, когда я вижу, как бледнеет мое лицо, сохнут губы и исчезает вся врожденная краса, тогда я возношу взгляд и говорю: sicut pellis Salomonis – это значит: вот внутренний человек наилучшего, возлюбленного Соломона, который умирает на кресте столь обезображенным, что даже не подобен людям. Пусть подойдет тот, кто думает, что не может с ним сравняться в столь жалостном унижении. Господи, я прижимаю мое лицо к Твоему и вижу, сколь сильно оно ему подобно; все мое страдание и умирание, презрение, безобразие и унижение исчезают, как капля воды в море. Ты говоришь так: Ego sum vermis et non homo***. Ах, червь столь прекрасный, что весь этот мир гнушался Тебя, а ныне светлейший чем солнце, разве может жаловаться тот, кто часто имеет Тебя пред своими очами?

Господи, я знаю, что Ты любишь себе подобных – такова Твоя природа. Знаю также, Господи, что Твоя любовь – это Царство небесное. Поэтому соделай меня себе подобным, сделай то, что сам хочешь: наполняя меня горечью или сладостью, давая мне радость или скорбь. Господи мой дражайший, возлюбленный Господи, если отвергает меня мир, Ты меня тогда принимаешь, хоть бы угнетало меня величайшее страдание. Если презирает меня мир, тем более мил я Тебе. Воистину, что же это за замена! Если Ты посылаешь мне страдания, даешь мне за то свою любовь. О, милейшее страдание, ты можешь мне снискать дражайшую любовь моего возлюбленного Господа! Поэтому я всегда буду принимать тебя с радостью и отвагой.

Дитя мое, теперь, когда Бог столь тяжко тебя испытал, наверное, ты задумываешься, какое я имею право сравнивать себя с тобой. Оставь такие мысли. Страдания, по самой своей природе, чем больше укрыты, тем сильнее пронзают, а каждый человек ближе всего к себе самому. Я не говорю это потому, что сам некогда испытал страдание милое Богу, ибо, если когда-нибудь я получу от Него какое-нибудь благо, причиной этого будет только участь в Его Страстях. Тем не мене страдания столь глубоко меня некогда пронзали, что когда я смотрел на прокаженных, людей покрытых глубоким презрением, или сраженных тяжким недугом, тогда я думал про себя: «Ах, Господи, как хорошо этому человеку по сравнению со мной!»

Тебе кажется, что твоя боль огромна. Отвечу тебе на это: Наверняка, но если бы по воле Божьей я должен бы был испытать твои страдания, или те, который сам некогда испытал, тогда, видишь, твои по сравнению с моими казались бы мне равно легкими, как острие иглы по сравнению с ломом. И хотя они казались мне столь огромными, считаю, однако, что один только день твоего, добровольного и радостного страдания будет более славен и мил Богу, чем то, что я выстрадал. Я не должен тебе это писать, но принуждает меня к этому любовь Божья; это она наказывает мне подставить плечо под твое бремя, чтобы оно казалось тебе легче.

Дитя мое, будем надеяться на лучшее! Мы не единственные презираемые, к нашему обществу принадлежит большая часть небесного двора. Может быть, мы никому не нужны? – Верба не приносит плодов, но из нее вырезают прекрасные, полные изящества фигуры, которым воздают больше чести, чем величественным кедрам. Подберем себе нам подобных, с ними будем вести сердечные разговоры, и будем довольны. Когда умирающие от голода нищие собираются вместе, могут тогда найти иногда какое-нибудь развлечение и забыть о голоде.

Ах, дитя мое, должен тебе сказать нечто, что поможет тебе забыть о твоем страдании, но сохрани это для себя. Так вот, пришлось мне некогда многое выстрадать по причине клеветы, вину за которую нес не я, а другие. Так вот, однажды, когда я сидел в келье, увидел собаку. Она бегала в клуатре и рвала на все стороны тряпку, служившую для вытирания ног, бросала её то в воздух, то опять на землю. Тогда я глубоко вздохнул и сказал: Господи небес, воистину, в людских устах я почти как эта тряпка. И так еще подумал: Смотри, эта тряпка позволяет собаке делать с собою все то, что хочет, бросать вверх и вниз, топтаться по себе. Так точно поступай и ты: бросают тебя вверх или вниз? Плюют на тебя? – Принимай это равно охотно как тряпка, если бы она умела говорить. Я забрал ту тряпку и положил в часовне, рядом со своим стулом и часто смотрел на нее внутренними или внешними очами – как бы там ни было, мое гордое сердце никогда при этом не было должным образом настроено. Я хотел тебе ее отослать, для того, чтобы твое страдание казалось тебе более переносимым, но она столь дорога мне, что я не могу с нею расстаться****.

Но, дорогое дитя, вознеси сейчас сердце и очи, прославляй милейшего Отца, прими с радостью сладостное, отцовское блюдо, которое Он тебе приготовил, ибо потом настанет уже только Его любовь, сердечное общение на этом свете, и бесконечная радость в вечном блаженстве. Аминь.

* Св. Елизавета Венгерская, королева Тюрингии (†1231).

** Правдоподобно св. Афанасий Великий, патриарх Александрии (†378), гонимый за непоколебимое правоверие.

*** Я – червь, а не человек (Пс 22,7).

**** Эту историю Сузо рассказывает также в других своих творениях, особенно в Жизни (глава 20). Она приобрела символическое значение совершенного отречения и упования на Бога и часто появляется в иконографии, связанной с блаженным.

Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР

продолжение

No Comment

Отправить комментарий