Всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые

Проповедь De tempore в восьмое воскресенье после Сошествия Святого Духа Перегрина Опольского.

Omnis arbor bona fructus bonos facit: mala autem arbor malos fructus facit (Мф 7,17).

В этой евангелии Господь использует два сравнения: во-первых, сравнивает доброе дерево с добрым человеком, во-вторых, сравнивает плохое дерево с плохим человеком.

Когда речь идет о первом сравнении, можем подчеркнуть, что доброе дерево сравнивается с добрым человеком, ибо доброе дерево запускает свои корни глубоко, и чем глубже запускает корни, тем сильнее сопротивляется ветрам. Точно так и добрый человек должен основывать свою жизнь на сильном фундаменте, то есть на смирении, чтобы тем выше возрастать пред Богом. Ибо то, кто унижает себя, в будущем возвысится (Лк 14,12; 18,14; Мф 23,12). Каждый же человек должен унижать себя прежде всего для того, чтобы в будущем возвыситься. Смирение делает тебя, человече, князем и королем среди святых ангелов. Также и ты, убогая женщина, которая сидишь тут в сером плаще, будешь благодаря смирению королевой в царстве небесном.

Аллегорически представляет это Первая Царская Книга (1Сам 9,1), в которой читаем, что Кис имел сына по имени Саул. Послал он его, чтобы найти ослиц, которые пропали. В пути пророк Господень, Самуил, помазал его царем над двенадцатью коленами Израиля. Когда потом пророк захотел показать его народу, Саул побежал домой и спрятался, считая, что он недостоин. Посему позднее Господь сказал ему: не малым ли ты был в глазах моих, то есть смиренным, когда сделался главою колен Израилевых? (ср. 1Сам 15,17). Саул символизирует каждого смиренного человека, которого Самуил, то есть Бог, помазывает царем над двенадцатью коленами Израиля, то есть между святыми ангелами Божьими. И тогда ты скажешь: «Хорошо, что некогда тут на земле я так сильно уничижил себя, с тех пор вижу Тебя в столь огромной славе».

Освобождение благодаря практике бедности

Из книги Мари-Умбер Викера «Доминик и его братья-проповедники», Евангельская бедность в «покаянном обращении» Проповедников, I, Бедность, как способ бегства от мира. 3.

Какие же живые чувства сопутствовали таким обращениям! Не все были равно глубокими. Если даже иногда у истоков акта покаяния лежал страх перед осуждением, страх смерти, печаль праздных удовольствий, то все равно не они были непосредственной причиной преображения. Для настоящего обращения необходимо было потрясение, а оно приходило с призывом к бедности. Множество рассказов о призвании братьев показывают их в моменте, когда неудержимый порыв велит им принять жизнь в нищенской бедности. Брат бывает тронут таким сокрушением, то есть таким внутренним потрясением, которое так трогает его сердце и жизнь, что он «тонет в слезах», «рыдает», падает ниц, «не в состоянии сдержаться». Эти слезы, преображающие жизнь с XII века воспринимались как второе крещение, крещение духа. Хотя другие тексты говорят о «помутнении духа», во время которого брат как бы выходил из себя и мог только повторять что-то простое, как например: «я Божий» (принадлежу Богу) и, ударяя себя в грудь, как бы желая преодолеть сопротивление тела: «пойдешь туда! По-настоящему туда пойдешь!». В другой раз, не в состоянии вымолвить ни единого слова, врывается в монастырский капитулярий и падает на пол, прося облачение. После такого переживания еще долго не отступало ощущение радости. Кому-то, кто «в миру» знал его горделивым и «мягким» и спрашивал, не чувствует ли он какой-то неприязни к облачению, Реджинальд отвечал, потупив взор: «Не верю, что я добыл в ордене какую-то заслугу, ибо постоянно нахожу в нем слишком много радости». На дне этой радости кроется ощущение облегчения, окончательного освобождения от зла, от мира, от собственной низости, от своего достойного наказания поведения. Теперь переходим на новый этап, в новое «состояние жизни».

Семья св. Фомы

Из трактата «Житие св. Фомы Аквинского, Ангелического Доктора, монаха Ордена Проповедников», брата Вильгельм из Токо OP. Глава VII. Его природные свойства и телосложение. Ум, рассудительность, память. Презрение к земному. Отрешенность души, 38.

И хотя необходимо признать, что все добродетели оного Доктора имеют своим изначальным источником благодать Божию, нельзя не сказать и о том, что его природные свойства (если мы их внимательно рассмотрим) были естественной основой его нравственных добродетелей, посему Бог прославляется во всём: Он создал естество, и дополнил его благодатью.

Ибо Доктор имел предрасположение к сим добродетелям по благородству рождения своего, что мы увидим, если оглянемся прежде всего на его ближайшую родню, память о коей ещё свежа. Мать сего Доктора по словам знавших её была весьма набожна, много молилась и постилась; от многочисленных земных поклонов на руках и коленях у неё наросли мозоли, ибо не удостоилась бы она родить такого сына, если бы молитва её не была угодна Богу. Также и сестра Доктора – госпожа Теодора, мать господина Томмазо Сансеверинского, графа марсиканского, память о чьей образцовой жизни ещё свежа, – так, говорят, была милостива к другим, что, довольствуясь для личных нужд самым малым, всё что могла тратила на дела милосердия. Рассказывают, что она была очень строга к себе и большую часть ночи, отправив прочих отдыхать, мучительно бичевала себя железной цепью. Притом умом она была сметлива, чрезвычайно великодушна, воздержанна в пище и во всех проявленных добродетелях превосходна. Когда после блаженной смерти её собирались перенести в другое место ради почитания, тело её обнаружено нетленным; оно распространяло вокруг прекрасное благоухание, что явственно свидетельствовало о её святости. Из добродетельной родни сей, пополняющей лик святых, доселе жив сын оной сестры Доктора, племянник его господин Томмазо, граф марсиканский. Внушает доверие то, что и он, являя себя наследником святого рода, источает аромат святости – не следует думать, что благость редка в семействе Доктора, ибо с давних времён сей род от корня до ветвей славился благородством крови и нравов. Братья Доктора известны крепостью тела, но ещё более – духа, ведь из-за ревностной защиты матери нашей Святой Церкви они претерпели от императора Фридриха изгнание, а кого-то из них пытали за преданность ей.

Жаль Мне народа, что уже три дня находятся при Мне

Проповедь De tempore в седьмое воскресенье после Сошествия Святого Духа Перегрина Опольского.

Misereor super turbam: quia ecce iam triduo sustinent me (Мк 8,2).

В этих словах можно заметить две правды. Во-первых, Божье милосердие, когда Христос говорит: жаль мне, во-вторых, причину милосердия, когда говорит: что уже три дня находятся при Мне. Когда речь идет о первом, то нас не удивляет, что Он проявляет милосердие к людям, ибо Его милосердие превышает все Его дела. Ведь оказывая нам Свое милосердие, Он дает нам пищу для тела и духовную пищу. Также ради милосердия Он терпелив ко всем своим недругам – грешникам. Исаия говорит: Господь медлит, чтобы помиловать нас (ср. Ис 30,18), чтобы мы обратились. Также Он милостиво принимает обращенных, потому что милосерден. Также ради милосердия многократно прощает нам тяжкие прегрешения. Наконец, руководствуясь милосердием, награждает заслуги.

Примером тому служит житие одного отшельника. Когда пришел к нему один преступник, премного сожалея о совершенных грехах, и просил его позволить остаться при нем, отшельник пренебрег им в своем сердце и не согласился. И когда это преступник строил для себя отдельную пустынь, срубленное дерево, неожиданно упав, привалило его. Тогда отшельник увидел, как ангелы несли в царство небесное душу этого разбойника. Ведь еще ничего доброго он не успел сделать, и однако уже в момент смерти ему служили ангелы. Какова же была тому причина, если не великое милосердие Божье?

Благословенный otium

Из статьи брата Петра Лясковского ОР, Способы отдыха средневековых братьев-доминиканцев. Заключение.

Довольно распространенный стереотип, касающийся средневековой монашеской жизни, гласит, что в ту эпоху не отдыхали, а братья непрерывно были заняты какой-либо работой. Поддерживанию такого убеждения определенно служит скудность первоисточников, касающихся этой темы, а также распространенный в средневековье спиритуализм, эффектом которого было негативное отношение к телесным удовольствиям и пользованию таковыми. Фактом также остается то, что режим дня монаха был составлен так, чтобы он не имел слишком много времени на отдых. Не должны мы также забывать, что люди в средневековье, а в особенности монахи, воспринимали время совсем по-другому, чем современный человек. Мы живем согласно стрелкам часов, заботясь об оптимальном использовании каждого часа и минуты. Они работали больше, но менее интенсивно, как бы оставаясь более в настоящем. Такой ритм как кажется менее отягощает психически, а что за этим следует – требует менее изысканных форм отдыха, кроме обычной еды и сна. Следует также заметить, что на всю монашескую жизнь, а особенно созерцательную, смотрели как на поиск спокойствия души.

Тем не менее человеческая природа сильно не изменилась. Как сегодня, так и в средневековье должны были отдыхать, что постепенно находило все большее отражение в орденском законодательстве. Что правда, доминиканец, странствующий проповедник, отказывается от изоляции присущей созерцательным монахам, и потому становится более уязвимым для внешнего мира. Ему легче чем монаху искать спокойствие не в созерцательной жизни, а в радостях и удовольствиях этого мира. Как мы видели, братьям-проповедникам часто случалось злоупотреблять различными забавами.

Как бл. Гумберт Романский, так и св. Фома Аквинский признают, что отдых в жизни необходим. В доминиканских монастырях использовались три основные формы релаксации: общие рекреации, походы и прогулки, а также послеобеденный сон. Со временем официальное законодательство ордена все более выразительно допускает такую возможность для братьев. Зачастую это было вызвано попросту желанием узаконить то, что уже стало фактическим обычаем. Как мы видели, братья повсеместно позволяли себе разнообразные формы отдыха. Трудно нам из сейчас за это упрекать. Кажется, что в наше время распространено сознание, которое, как следует из легенды, приводимой св. Фомой Аквинским, появившаяся уже в апостольские времена: «дух человеческий сломался бы, если бы никогда не отдыхал».

Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР