Из книги блаженного Генриха Сузо «Книга Вековечной Премудрости» (Büchlein der Ewigen Weisheit), Часть I, Глава 17.
Слуга: Кто же даст моим очам столько слез, сколько я пишу букв, чтобы чистыми слезами я мог бы описать эти скорбные слезы, которые моя возлюбленная Госпожа излила в бесконечной печали своего сердца? Пречистая Госпожа, Царица неба и земли, тронь мое окаменевшее сердце одной из тех обжигающих слез, которые под крестом скорби источили из Твоих очей горестные страсти Твоего дорогого Сына, чтобы это сердце пробудилось и смогло понять Тебя; ибо скорбь сердца по природе своей может в полноте понять только тот, кто сам испытал ее. Госпожа моя избранная, тронь мое сердце своими полными печали словами. Скажи мне в нескольких глубоких словах, которые станут для меня увещеванием: какие Ты испытывала чувства и как ты держалась у подножия креста, взирая на скорбную смерть своего милого Сына, прекрасной Вековечной Премудрости.
Госпожа: Слушай же эти слова в печали и сердечной боли, ибо хотя сейчас Я уже свободна от всяческих страданий, тогда было иначе.
Еще до того как Я пришла к подножию креста, Я пережила не одно огромное и несказанное сердечное страдание, особенно в том месте, где впервые увидела, как били, толкали и издевались над моим Сыном. Тогда силы оставили Меня и так, обессиленную, повели Меня за Моим сыном аж до подножия креста. Но поскольку ты спрашиваешь, какие я испытывала чувства и как держалась, узнаешь об этом, если только это возможно. Ибо ни одно сердце не способно на этом свете постичь это до конца.
В сравнении с бесконечной болью, какую испытывало тогда мое материнское сердце, все скорби, которые когда бы то ни было, испытывало человеческое сердце – как капля по сравнению с океаном. Причина этого в том, что чем более сладостно, мило и дорого возлюбленное существо, тем труднее перенести его утрату и смерть. А где и когда родился на земле, где видели кого-либо более дорогого и милого, чем моя единственная Любовь, в которой и благодаря которой Я в полноте владею всем, что мог бы дать этот мир? Я была уже перед этим как бы мертвой для себя самой и жила в Нем, но когда Мою прекрасную Любовь повели на смерть, Я умерла полностью. А поскольку Моя единственная Любовь была единственной и милейшей, чем все любви, Моя единственная скорбь была единственной и более скорбной, чем все скорби, о которых когда бы то ни было рассказывали. Его прекрасная и полная изящества человеческая природа была наслаждением для Моих очей, Его почтенная Божественная природа – сладостным созерцанием для Моих взглядов, мыслить о Нем – было радостью Моего сердца, говорить о Нем – Моим отдохновением, слушать Его сладостные слова – музыкой для Моей души. Он был зерцалом Моего сердца, наслаждением Моей души. Только благодаря Его присутствию, Я владела небом и землею, и всем, что в них находится.
А когда Я узрела всю Мою единственную Любовь висящей предо мною в муках агонии – что же это было за зрелище! Что за мгновение! Как же замерло во Мне Мое сердце, как умирала моя душа! Как оставили Меня силы и ослабели все Мои чувства! Я поднимала очи и не могла помочь Моему дорогому Сыну, опускала их, и Мой взгляд падал на тех, кто столь бесчеловечно Его истязали. Как же тесно Мне было на этом огромном свете! Сердце Мое замирало, голос умолкал, Я обессилила*. А ведь, когда Я пришла в себя, исторгла из себя ослабевший голос и среди прочих слов, такие жалобы вознесла к Моему Сыну:
О, Дитя Мое, Дитя! Зерцало Моего сердца, в которое Я так часто с радостью заглядывала – в каком же ныне скорбном состоянии видят Тебя Мои очи! Сокровище Мое, более дорогое, чем весть мир, матерь Моя, отче Мой и все, что только может возжелать Мое сердце, возьми Меня с собою! На кого же Ты хочешь оставить свою несчастную Матерь? Дитя Мое, кто же позволит Мне умереть ради Тебя, ради Тебя пойти на эту жестокую смерть? Взгляните на печаль и скорбь матери, у которой отобрали ее любовь! Которую лишили всяческой радости, любви и утешения! О, желанная смерть, почему ты щадишь Меня? Возьми Меня, соедини с ее Дитем бедную матерь, для которой жизнь более горька, чем наихудшая смерть. Вот на Моих очах догорает Тот, которого любит Моя душа. О, Мое Дитя, Мое дражайшее Дитя!
И именно тогда, когда Я была погружена в столь огромной печали, Сын Мой начал утешать Меня с огромной добротой и среди прочего сказал Мне, что род человеческий не мог быть искуплен другим способом, что Он на третий день воскреснет, явиться Мне и Ученикам. И так еще говорил: «О, Госпожа, придержи слезы, не плач, Моя прекрасная матерь, Я не покидаю тебя навсегда». И когда Дитя Мое утешало Меня с такой добротой и поручало Меня возлюбленному Ученику, который там также стоял с разорванным сердцем, Его слова наполнили Меня такой огромной болью, что как острый меч пронзили Мне сердце и душу, и даже самые твердые сердца были полны жалости ко Мне. Я вознесла руки и ладони. В скорби Моего сердца Я жаждала охватить руками и обнять Мою Любовь, но – к сожалению! Не могла. Борясь так с болью, много раз Я опускалась на землю у подножия креста и теряла дар речи. А когда снова приходила в себя, не имея возможности делать что-то другое, Я целовала кровь, истекающую из Его ран, так что Мои бледные ланиты и уста побагровели от нее.
Слуга: О, бесконечная сладость, какая же это безграничная мука и какая печаль, превышающая любую другую! Куда мне скрыться, куда отвести очи? Когда я взираю на прекрасную Премудрость, вижу скорбь способную в ничто обратить мое сердце: снаружи оскорбления, в Нем самом – смертельная тревога; натянулись все Его жилы, вытекает вся Его кровь. Нет ничего, только стоны и боль, и смерть в одиночестве. А когда обращаю очи к Его пречистой Матери, вижу Ее полные нежности сердце как бы тысячью мечей пронзенное, вижу, как истерзана Ее чистая душа. Никогда не видели состояния столь скорбного, никогда не слышали подобных жалоб матери. Ее истощенное тело превозмогло страдание, Ее прекрасное лицо запятнала кровь умирающего. О боли, о страданья, тяжелейшие, чем все иные! Мученичество Его сердца – боль Его скорбной Матери, а мученичество скорбной Матери, более тяжкое, чем была бы для Нее собственная смерть – зрелище невинной смерти Ее дорогого Сына. Он смотрит на Нее и добродушно утешает. Она же с печалью возносит руки, хотела бы вместо Него умереть в мученьях.
Кто из Них больше страдает? Кто большую переносит муку? И одна и вторая боль столь непостижима, что равной им никогда не было. Материнское сердце, нежная женская душа! Как Твое материнское сердце могло вынести это безграничное страдание? Блаженно сердце, муки которого были столь бесчеловечны, что все то, что было, когда бы то ни было сказано и написано о страдании сердца, кажется в сравнении с ним тем, что сон по сравнении с действительностью. Денница всходящая, будь благословенна превыше всех творений! Блаженно пусть будет Твое прекрасное лицо, которое как поляна покрытая красными цветами, приукрасилось алой кровью Вековечной Премудрости!
О благое лицо прекрасной Премудрости, вот смерть принимает Тебя в свое владение. Тело, излучающее красоту, как же обвисло! Чистая кровь, вот ты течешь кипящим источником на Ту, которая принесла Тебя в мир! Матери, преклоните все уши к голосу этих скорбей! Чистые сердца, позвольте, пусть коснется вас эта чистая, алая кровь, изливающаяся на эту пречистую Матерь. Сердца, когда-либо раненные страданием, взгляните и узрите, была ли когда-либо боль подобная этой. Ничего удивительного, что наши сердца разрывает боль и жалость: мука была столь огромной, что раскололись твердые скалы, вздрогнула земля, и потемнело солнце, чтобы страдать вместе со своим Творцом.
* Хотя Евангелие описывая, что Мария стояла под крестом, не дает этому никакого основания, Сузо, как и многие другие авторы в его время, были убеждены, что под крестом Она лишилась чувств.
Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР
Комментарии: о. Веслав Шимона ОР
Отправить комментарий