Из книги блаженного Генриха Сузо «Жизнь» (Vita), II. Глава 38.
Так он пришел на помощь многим страждущим. Но за эту свою благую, благородную деятельность он заплатил горьким, жестоким страданием. Эти муки, которые должны были его настигнуть, ранее Бог так указал ему в видении:
Однажды вечером он дошел до какой-то гостиницы. Когда настал день, в видении он был приведен на место, где должна была петься месса; он сам должен был петь, поскольку на него пал жребий. Канторы интонировали мессу о мучениках, Multae tribulationes iustorum*, которая рассказывает о различных страданиях друзей Божьих. Он слушал неохотно и хотел внести изменения, поэтому сказал: «Эй, зачем столько шума с этими мучениками? Почему вы о них поете, если сегодня никого из них не вспоминаем?» Они взглянули на него, указали на него пальцем и сказали: «Бог найдет в сегодняшнем дне своих мучеников, так, как всегда их находил. А сейчас приготовься и пой, что должен». Он начал перелистывать страницы лежащего перед ним миссала, ибо вместо мучеников хотел бы петь об исповедниках или других святых, но хотя и перелистывал их во все стороны, всюду находил только мучеников. Когда он увидел, что нет другого выбора, начал петь вместе с ними, а пение его звучало слишком грустно. Минуту спустя он снова произнес: «Удивительно, мы должны петь скорее Gaudeamus** - что-то радостное, а не грустные песни о мучениках». Они же ответили: «Добрый приятель, ты видимо еще не знаешь, что сначала поется песнь о мучениках, а уже потом, когда придет соответствующая пора, зазвучит радостное пение Gaudeamus».
Когда он пришел в себя, по причине этого видения его сердце затрепетало, и он сказал: «Ах, Боже, резвее ждут меня какие-то страдания»? Когда в пути его спутник увидел на лице Слуги тоску, спросил: «Ах, Отче, что это с тобой, что у тебя такая грустная мина»? Слуга ответил: «Дорогой друг, я должен спеть здесь мессу о мучениках» - хотел он этим сказать, что Бог предрек ему мученичество. Но спутник не понял этого. Замолчал и Слуга и глушил это в себе.
Когда они пришли в город – а это был период темных дней перед Рождеством, начали его, как обычно мучить горькие страдания, так сильно, что говоря по-человечески, казалось ему, что сердце вот-вот расколется, если что-либо подобное может случиться со страждущим. Ибо тяжкие мучения окружили его со всех сторон. Он чувствовал себя лишенным всего, что в этой жизни может принести человеку какую-то поддержку, того, что до сих пор было опорой, а именно: польза, утешение и слава. Это горькое страдание было таким:
Среди тех, которых он хотел привести к Богу, была также некая лицемерная, расчетливая особа, которая под милой внешностью прятала сердце волчицы – и так хорошо это скрывала, что брат долгое время не мог этого заметить. Ранее она впадала в тяжкие грехи и преступления с мужчиной, а вину свою увеличивала еще тем, что отцом своего ребенка называла не настоящего виновника, а того, кто, как оказалось, не имел с этим ничего общего. Слуга не осудил женщину за ее плохие поступки и выслушал ее исповедь, она же с пользой и учтиво услуживала ему, даже больше, чем наказывал обычай, принятый в той стране, среди монахов называемых нищенствующими. Спустя много времени, он сам, как и другие заслуживающие доверия особы, узнали, что эта женщина и далее тайно предается блуду, точно так, как делала это ранее. Слуга ничего на это не сказал. Не хотел выносить обвинение, только разорвал с нею контакты и отказался от ее услуг. Когда она узнала об этом, сказала ему, чтобы так не поступал, а если он прекратить помогать ей, как было до сих пор, то должен будет дать ей компенсацию, и более того – она представит его как отца ребенка, который был у нее от какого-то светского человека. И таким образом она покроет его таким стыдом, что все начнут тыкать в него пальцами.
Он испугался этих угроз, но сохранял внутреннее спокойствие. Только глубоко вздыхал и так мысленно говорил себе: «Тревога и стеснение окружили меня отовсюду, и не знаю, куда обратится. Ибо если уступлю, горе мне, а если нет – тоже плохо. Так вот боль и беда окружают меня со всех сторон; еще немного, и полностью утону». С сердцем полным страха он ожидал, что Бог позволит сатане сделать с ним. Советовался с Богом и с самим собою, и наконец, пришел к выводу, что из двух зол будет лучше для его тела и души, если, не волнуясь за свое доброе имя, порвет с этой злой особой. Так и поступил.
Эту распутницу это довело до такого неистовства, что она бегала, где только было возможно, к духовным и светским, и в своей нечеловеческой подлости не обращала внимания на то, что сама на себя клевещет, чтоб только навредить бедному Слуге. Рассказывала всем подряд, что забеременела именно от него. Среди тех, кто поверил ее словам, по этой причине возникло огромное возмущение, тем большее от того, что слава его необычайной святости разошлась уже широко. Боль насквозь пронзила его сердце и душу. Со всех сторон окруженный страстями и несчастьем, он погружался в себя, его дни тянулись в бесконечность, ночи были настоящим кошмаром, а короткий отдых был приправлен тревогой. Со стоном он взирал на Бога и кричал, сердечно воздыхая: «О Боже, пришло время моей муки! Как мне перенести рвущую боль моего сердца? Как я могу это сделать? Пусть лучше умру, о Боже, чтобы не видеть и не слышать этого несчастья! Господи, Господи, вот во все дни моей жизни я прославлял Твое святое Имя и везде призывал людей любить и чтить его, а Ты мое хочешь покрыть таким позором!? Смотри, из-за меня люди будут порочить достославный Орден Проповедников! – из-за этого я буду сожалеть сейчас и всегда. О мое несчастное сердце! Все порядочные люди, которые до сих пор считали меня святым, которые меня уважали, теперь видят во мне уродливого обманщика. Ранит это и пронзает мое сердце и душу».
Когда в несчастье он так жаловался долгое время, а его тело и душа иссыхали, пришла к нему какая-то женщина и сказала ему: «Ах, отче, что же ты так тревожишься и стонешь? Смелее! Кое-что тебе посоветую и помогу. Если последуешь моему совету, слава твоя не будет постыжена. Ну, выше голову!» Он взглянул на нее и спросил: «Как ты хочешь это сделать»? Она ответила: «Я тайно возьму под плащом этого ребенка и ночью закопаю его живым, или вобью ему гвоздь в мозг, и он умрет. А когда мы избавимся от ребенка, замолчат все злые языки, ты же сохранишь свое доброе имя». На это он, возмущенный до глубины, воскликнул: «О, убийца, о ты, сердце, алчущее преступления! Ты бы убила этого невинного ребенка? Разве он виновен в том, что его мать такая подлая женщина? Хочешь похоронить его живым? Нет, нет! Не дай Боже, чтоб я когда-нибудь отважился на такое преступление! Слушай, наихудшее, что может со мною тут статься, это потеря доброго имени у людей. Так вот, если бы даже доброе имя какой-нибудь целой страны зависело от меня, я бы скорее принес его сегодня в жертву Божьему величию, чем допустил бы пролитие невинной крови». Она ответила: «Ведь это не твой ребенок, что же ты так о нем беспокоишься»! И вытащив длинный острый нож, добавила: «Позволь мне убрать его с твоих глаз, перережу ему горло, или воткну ему нож в сердечко, и тот час умрет, ты же будешь спокоен». Он ответил: «Замолчи, грязный, подлый сатана! Все равно, кто его отец в этом мире. Он ведь сотворен по образу Божьему и искуплен страданием и драгоценной Кровью Христа, поэтому я не позволю, чтобы его кровь была пролита таким образом». С нетерпением в словах женщина ответила: «Если не соглашаешься на его убийство, позволь хотя бы принести его украдкой каким-нибудь утром в церковь, пусть разделит судьбу других найденных подкидышей. В противном случае, ты будешь должен заплатить огромную цену, и пока мальчик не вырастет, будешь иметь много проблем». Он ответил: «Я уповаю на всемогущего Господа небес. Он был единственным моим учителем до этого времени и останется ним и дальше». И еще добавил: «Иди, принеси мне тайно этого ребенка, пусть я его увижу».
Когда он положил ребенка на колени и посмотрел на него, тот улыбнулся ему. Тогда он вздохнул из глубины души и сказал: «Как бы я мог убить этого прекрасного, улыбающегося мне ребенка? Предпочитаю претерпеть все, что может случиться». И так нежно говорил ему: «О, бедное, несчастное дитя, какая же бедная из тебя сиротка! Отказался от тебя твой собственный неверный отец, а твоя преступная матерь хотела тебя бросить как гадкого, никому не нужного щенка. Провидение Божье дало мне тебя, и я должен стать твоим отцом, и я охотно ним стану. Хочу получить тебя от Бога и только от Него, а поскольку я Его люблю, ты должен стать моим возлюбленным ребенком. Ах, мое ты сердечко! Держу тебя, печальный, на коленях, а ты, не умея говорить, так мило на меня смотришь. Ах, смотрю на тебя с израненным сердцем и с плачем покрываю тебя поцелуями и потоком горячих слез орошаю твое детское личико».
Когда крупные, обильные слезы рыдающего человека начали падать на глазки милого мальчика, он также сердечно разрыдался. И так вместе они плакали. Слуга прижал его с любовью к сердцу и сказал: «Тихо, тихо, мое сокровище! Ах, ты дитя моего сердца, разве мог бы я тебя убить, потому что ты не мой, и должен приобрести тебя столь горькой ценой? Ах, мое милое, любимое, дражайшее дитя, я не сделаю тебе ничего плохого, ты будешь моим и Божьим. Пока только Бог будет давать мне хотя бы один кусок хлеба, я буду делиться ним с тобою, на Его славу и буду терпеливо переносить все, что может со мною из-за этого случиться – мое ты милейшее дитя!»
Когда эта жестокосердная женщина, которая только что хотела убить ребенка, увидела и услышала эти орошаемые слезами ласки, была так глубоко тронута, что разрыдалась и застонала. Слуга должен был ее успокаивать, так как боялся, что кто-либо подойдет и увидит это событие. Когда она перестала плакать, он отдал ей ребенка, благословил его и сказал: «Да благословит тебя всемилостивый Бог, а святые ангелы пусть хранят тебя от всяческого зла». И он доверил ей опеку над мальчиком за его счет.
Злая женщина, мать ребенка, которая его столь подло оклеветала, не перестала его чернить и где только могла, вредила ему, так что во многих чистых, правых сердцах это будило сострадание и часто выражало пожелание, чтобы справедливый Бог забрал ее из этого мира. Однажды проведал его один из его близких друзей и сказал ему: «Ах, отче, какое же тяжкое преступление по отношению к тебе совершила эта злая женщина! Ради Бога, я должен отомстить за это. Я спрячусь на длинном мосту над водою, и когда она будет там проходить, столкну эту кощунственную женщину, пусть утопиться, и таким образом ее тяжкое преступление будет отомщено». Он сказал: «Нет, друг, Бог не хочет, чтобы какой-либо живущий человек погиб из-за меня. Он, который знает все укрытое, знает, что она из-за этого ребенка нанесла мне обиду, поэтому в Его руки я отдаю это дело, пусть по своей воле или ее сейчас убьет, или оставит жить. Тебе же скажу: Даже если бы от согласия на смерть этой женщины не удерживала меня забота о моей душе, то и тогда я бы уважил в ней имя всех праведных женщин и оставил ее живой». Тот, с раздражением ответил: «Если бы меня кто-либо так опорочил, я бы его убил, независимо от того, женщина это или мужчина». Слуга ответил: «Нет, это было бы проявление бездумной жестокости и отвратной гордыни. Оставь это, позволь, пусть станется так, как должно статься, как по воле Божьей я должен пострадать».
Когда страдание все больше усиливалось, его слабая натура однажды поддалась. Его горе было настолько сильным, что он стал искать минуту передышки и какую-либо поддержку. Он вышел, с надеждой найти какое-либо утешение, особенно у двух друзей, которые были его верными друзьями и товарищами, когда он еще был на верху колеса фортуны; у них он жаждал найти поддержку для своего измученного сердца. К сожалению, на примере этих двоих, Бог позволил ему понять, насколько несовершенны творения. Ибо ними и их окружением он был унижен более чем перед этим простолюдинами.
Один из них принял брата очень сухо, недоброжелательно отвернулся от него, остро выговаривал его и измышлял. Среди многих других оскорбительных слов заявил, что рвет с ним дружбу, поскольку стыдится его общества. Эти слова пронзили болью все его сердце, и с сожалением он ответил ему: «Ах, дорогой товарищ, если бы по воле Божьей, тебя смешали с грязью, так как меня, уверяю тебя, что я бы сразу же побежал к тебе, чтобы как друг помочь тебе из этого выбраться. К сожалению, тебе не достаточно того, что я лежу перед тобой в грязи, ты хочешь меня еще растоптать! Я пожалуюсь на это измученному сердцу Иисуса Христа». Друг не разрешил ему говорить далее, бросил ему только с презрением: «Между нами все кончено. Нужно выбросить не только твои проповеди, но и написанные тобою книги». Слуга взглянул в небо и так ответил: «Уповаю на благого Бога в небе, что придет время, когда мои книги будут еще больше чем сейчас ценить и любить». Такое вот жалостное утешение он получил от своего наилучшего друга.
В те времена, в городе, в котором он находился, благодаря человеческой доброте у него всегда было все, что необходимо для жизни. Когда же распространяемые о нем ложные слухи унизили его в очах людей, те, кто поверили сплетням, отказывали ему в помощи и дружбе, но когда они были вразумлены Божественной Истиной, снова начали его явно посещать.
Однажды, когда он погрузился в благое состояние отдохновения, а его чувства перестали действовать, показалось ему, что он был перенесен в сверхчувственную страну, а в глубине души он услышал такие слова: «Слушай, слушай, слова утешения, которые тебе прочитаю». Он, наклонившись, внимательно прислушался. Когда голос зазвучал снова, он услышал читаемый на латыни текст девятой строфы вигилии Рождества: Non vocaberis ultra derelictа, и далее – что значит: «Не будут уже называть тебя „оставленным Богом", и землю твою не будут более называть „пустынею", но будут называть тебя: „Мое благоволение к нему", а земля твоя будет возделываема, ибо Господь благоволит к тебе» (Ис 62, 4). Когда чтение закончилось, он снова услышал те самые слова и еще раз – по крайней мере, четыре раза. Удивленный, он спросил: «Друг, что это должно означать? Почему столько раз ты повторяешь эти слова?» Он ответил: «Для того чтобы укрепить твое упование на Бога, который дает то, что необходимо, земле своих друзей, то есть их смертному телу, и если им не хватает чего-либо, другим способом дает им то, в чем нуждаются; таким отцовским образом Бог хочет поступить также и с тобою». Так и произошло в действительности, а было это так очевидно, что не одно сердце исполнилось радости и прославляло Бога – те, кто до этого заливались слезами сочувствия.
С измученным Слугою случилось то же самое, что с мертвым зверьком: дикие твари сдираю с него шкуру, рвут его на клочья, а на несчастные остатки бросаются в конце, привлеченные запахом, стаи изголодавшихся стервятников, которые полностью очищают обглоданные кости, а высосанные остатки уносят в воздух. Так произошло и тут: люди внешне добрые разносили о нем сплетни по дальним краям, и пользовались при этом красивыми словами; ложно сострадали ему, притворяясь друзьями, ибо не была их дружба искренней. Иногда в его сердце появлялась такая недобрая мысль: «Ах, Боже дорогой, Ты страдал только от иудеев, язычников и открытых грешников – это еще можно было перенести. В то время как те, которые меня так тиранят, считаются Твоими добрыми друзьями, и поэтому это намного более прискорбно». Но когда он приходил в себя и еще раз все хорошо обдумывал, не обвинял их, ибо был уверен, что посредством них действовал сам Бог, он же должен это переносить. Ибо Бог, приготовляя своим друзьям то, что наилучшее, часто использует их собственных друзей.
В ответ на скорбные сетования его сердца, такой вот был ему дан ответ: «Вспомни, что Христос хотел иметь в своем окружении не только возлюбленного друга Иоанна и верного святого Петра, но переносил рядом с собою также плохого Иуду. А ты, который жаждешь быть последователем Христа, не хочешь переносить своего Иуду?» В ответ на это сразу же появилась в нем мысль: «Ах, Господи, если бы у страждущего друга Бога был только один Иуда, это можно бы было перенести, но в наши времена от них аж роится, и когда один отойдет, появляются на его месте четверо или пятеро иных». На это ответили ему: «Праведный человек ни в одном Иуде не должен видеть Иуду; он должен считать его сотрудником Бога и инструментом для достижения наибольшего блага. Когда Иуда предал Христа поцелуем, Он назвал его своим другом и сказал: «друг», и т.д.» (Мф 26,50).
Этот несчастный человек, весь этот довольно долгий период своих скорбных страданий, привязан был, однако к некому маленькому утешению, которое было для него убежищем. Так вот, ярмо, которое его угнетало, не было известно судьям и его настоятелям в Ордене. Но вскоре Бог отобрал у него и это небольшое утешение, Генеральный Магистр всего Ордена и провинциал Германии вместе прибыли в город, в котором злая женщина так несчастно оклеветала его. Когда несчастный, который жил в это время уже в другом месте, узнал об этом, замерло в нем сердце, и он подумал: «Как только настоятели поверят этой злой женщине, пропадешь; наложат на тебя такое покаяние, что лучше была бы уж телесная смерть». Эта невыносимая мысль мучила его двенадцать очередных дней и ночей, во время которых он ожидал их прибытия, предвещающего начало его скорбного покаяния.
Однажды, одоленный человеческой слабостью и мучимый страданием, он начал, в поступках и жестах, выказывать симптомы ненормальности. Это жалкое состояние его внутреннего и внешнего человека склонил его к поискам уединения. Он удалялся в некие укрытые места, где его никто не видел и не слышал и там, время от времени, из его глубочайших недр вырывались вздохи, а слезы наполняли его очи и сплывали по щекам. Преследующий его страх и несчастье не позволяли ему сохранять спокойствие; он вдруг садился, потом снова вскакивал и бегал по комнате, как человек преследуемый тревогой и печалью. Иногда его сердце пронзала какая-нибудь новая мысль, и тогда потрясенный он говорил внутри себя: «Ах, Боже, сто же Ты собираешься сделать со мною»? В этом жалком возбуждении услышал он тогда в себе как бы голос Бога: «А где же твое отречение? Где сохранение равновесия в радости и горе, которому ты радостно учил других, наказывая им безоговорочно уповать на Бога и ни к чему не привязываться»? На это он ответил, захлебываясь плачем: «Спрашиваешь меня, где мое отречение? – Ох! – тогда сначала скажи мне, где Твое безбрежное милосердие к друзьям? Ничего у меня уже не осталось кроме ожидания, все во мне выгорело, как в приговоренном к смерти, у которого отобрали имущество и честь. Я воображал, что Бог милосерден, что Он – милостивый, благородный Господин, для всех, которые отважились предаться Ему. Горе мне, Он усомнился во мне! Ах, горе мне, никогда не иссыхающие, богатые милосердием жилы, закрылись для меня несчастного! К сожалению, забыло меня это сладостное Сердце, нежность которого прославляет весь мир. Отвернул от меня свои красивые очи и лик полный благодати. Ах, полное блага обличье, ах, всемилостивое Сердце, я никогда не ожидал от Тебя, что так меня оттолкнешь прочь! О, бездонная Пропасть, приди мне на помощь, в противном случае – я погиб! Знаешь, что все мое утешение и упование в Тебе единственном, ни в ком другом на свете. Ах, ради Бога! Слушайте меня ныне, все сердца измученные! Пусть никто не соблазнится моим ненормальным поведением, ибо пока отречение было только на моих устах, когда я о нем читал проповеди, сладостно мне было об этом говорить, а сейчас… к сожалению! Когда все мое сердце – сплошная рана, когда боль пронзила до глубины мои жилы и мозг, до такой степени, что во всем теле нет ни одного не измученного, не израненного органа – как же я теперь должен уповать на Бога?»
Это необычное, опустошающее его мозг возбуждение продолжалось целых полдня. Потом он, молча сел, обратился к Богу, отдал себя Его воле и сказал: «Если не может быть по-другому, fiat voluntas tua!» Пока он еще так сидел, его чувства перестали действовать, и в видении показалось ему, что предстала пред ним одна из его духовных дочерей. Когда она еще была жива, часто говорила ему, что он должен много пострадать, но Бог поддержит его. Она то и явилась ему и добродушно утешала. Он слушал неуверенно, не доверяя ее словам. Тогда она рассмеялась, приблизилась к нему, подала ему свою благословенную ладонь, с такими словами: «Вот тебе слово верной христианки. Через мое посредничество сам Бог уверяет тебя, что не оставит тебя и поможет тебе побороть как это страдание, так и все остальные». Слуга ответил: «Послушай, прошу, мое угнетение так велико, что я уже не могу тебе поверить – разве что ты подашь мне какой-нибудь верный знак своего авторитета». Она сказала: «Во всех благих, чистых сердцах Бог сам оправдает тебя, злые же будут покараны, согласно с их собственной злостью; но этого мудрый друг Бога не должен принимать во внимание. А Орден Проповедников, который ты так жалеешь, будет из-за тебя еще более мил Богу – как и всем рассудительным людям. А в качестве доказательства правдивости моих слов, прими такой знак: Вот Бог вскоре отомстит за тебя и простерт свою гневную десницу над злым сердцем, которое так огорчило тебя и отнимет жизнь у той особы – и точно также у всех остальных, которые своей клеветой, особенно ей в этом деле помогали. Отмщение состоится вскоре, будь в этом уверен!» Брат воспрянул духом и ждал с интересом, как Бог окончит это дело.
И действительно, вскоре после этого все сталось именно так, как она предрекла ему. Подлая женщина, которая была причиной стольких его страданий, умерла внезапной смертью. Смерть забрала также многих других их тех, кто сделал ему больше всего зла; часть из них умерли внезапно, некоторые без исповеди и причастия. Один из них был высокопоставленным настоятелем и сделал Слуге много зла. После смерти он явился ему в видении и открыл, что именно по этой причине Бог отобрал его жизнь и его достоинство, а также, что он должен будет довольно долго каяться и терпеть огненные муки. Об этом отмщении столь быстро совершенном Богом и о случаях смерти врагов Слуги узнало много особ, которые были расположены к нему. Они прославляли Бога и говорили: «Воистину, Бог с этим добрым человеком и нет сомнений, что его оклеветали. Для нас, как и для всех рассудительных, его святость более очевидна, чем если бы Бог не испытал его этими страданиями».
Спустя некоторое время благой Бог соделал, что страшная буря страданий начала понемногу утихать, пока – согласно с утешением, полученным в видении от святой дочери, полностью прошла. Слуга часто так думал: «Ах, Господи, как же правдивы те слова, которые говорят о Тебе: С кем Бог, тому никто не может повредить».
Также одного из его собратьев, которые в этом деле оказывали ему недоброжелательность, Бог вскоре после этого призвал с этого мира. По смерти, когда исчезли все препятствия, которые препятствовали ему ясно видеть Бога, он явился Слуге в светлой, золотистой ризе, с любовью принял его в объятья, добродушно прижал лицо к его щеке и попросил простить ему те вины, которые он по отношению к нему совершил, чтобы небесная дружба воцарилась между ними во веки. Слуга с радостью исполнил его просьбу и также по-братски обнял его, и тогда тот исчез с его очей и перешел к Божественным радостям.
Когда Бог рассудил, что пришло уже нужное время, тогда за все перенесенные страдания вознаградил терпеливого Слугу внутренним миром сердца, безмятежностью и всяческими благодатями. Брат всем сердцем прославлял Бога за прошедшие страдания и говорил, что на весь мир он не променял бы то, что претерпел. Бог дал ему это понимание, что посредствам одного этого испытания он благороднее отрекся себя и выше вознесся к Богу, чем посредствам всех, столь многих страданий, которые он переживал с юности до сего времени.
* «Многочисленны мучения праведников» - этими словами начинается месса о мучениках.
** «Возрадуемся».
Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР
Отправить комментарий