Инквизитор тоже человек (окончание)

Из книги о. Томаша Галушки, «Инквизитор тоже человек». Часть I. Интервью. 4.с.

Как долго мог продолжаться инквизиционный процесс?

Даже несколько лет! В процессах участвовало много экспертов, очередные теологи убеждали обвиняемого обратиться. Речь шла о спасении человека, а не о завершении дела вынесением приговора.

Случалось, однако, что усилия инквизитора и его экспертов были тщетны. Тогда происходило печально известная передача обвиненного в руки светской власти, результатом чего был костер.

Если инквизитору не удавалось склонить обвиняемого к обращению, если он был уверен, что дальнейшие процедуры бессмысленны, если все доводы указывали на вину – то оставалось утверждение, что трибунал отказывается от налагания покаяния. Происходило это редко, например известный инквизитор Бернард Ги, который провел несколько тысяч процессов, только около 20-30 раз был вынужден признать свое бессилие.

De jure трибунал инквизиции не мог никого приговорить к смерти (не говорим тут об испанской или португальской инквизиции, включенной в государственный аппарат). Если отказывались от вынесения приговора, еретика передавали светскому карательному органу, который должен был осудить его согласно своим законам. Светские законы с XII века причисляли ересь к crimen laesae majestatis – преступление оскорбления величия – наравне с физическим покушением на королевскую особу, неправым использованием королевской печати и т.д. За такие преступления наказанием был костер. Поэтому власть по праву преследовала ересь. Однако светские следователи не могли равняться с инквизиторами в знании теологии, поэтому обвинение могло окончиться вынесением поспешного приговора. На этом фоне становится очевидным, что деятельность инквизиторов могла многим людям спасти жизнь…

Средневековье было брутальным, но не было жестоким. Чаще всего осужденного не сжигали заживо, только был он ранее задушен палачом. Вообще, казнь через сожжение на костре не из-за её зрелищности была таким ужасным наказанием. Наиважнейшим было то, что после приговоренного не оставалось никакого следа. Он не имел места погребения – оставался исключенным, вычеркнутым из общества даже после смерти. С этой точки зрения лучшим был жребий кого-то четвертованного или утопленного.

Был ли еретик в момент налагания покаяния трибуналом инквизиции уже освобожденным от вышеупомянутой уголовной ответственности по отношению к государству и королю?

Я не встречал случаев с еретиком, который после принятия покаяния далее преследовался бы за оскорбление величия. Король или император скорее мало интересовался тем, что кто-то впал в ересь, разве что речь шла о ком-то весомом, влиятельном, потенциально угрожающем престолу.

Мог ли еретик рыцарь чувствовать себя в большей безопасности, чем крестьянин или мещанин?

Согласно закону безопасно не мог себя чувствовать даже епископ, который бы игнорировал ересь в своей епархии. В XIV веке в трибуналах папской инквизиции велись процессы против великих мира сего, также против иерархов. Конечно, иногда это имело политическую подоплеку. Великий магистр тамплиеров Жак де Моле, принимая во внимание его имущество и влияние был своего род средневековым Билом Гейтсом, его судил трибунал инквизиции. Инквизиция была тогда собственно вне контроля слабого папы Клемента V, тем не менее, обвинение касалось как раз вопросов веры.

Почему столько инквизиторов было доминиканцами?

На самом деле инквизиционный трибунал – это один большой конфессионал. А доминиканцы были специалистами в области исповеди. В средневековье мы не занимались приходской деятельностью, не служили публичные мессы – мы занимались проповедничеством и исповедованием, наставлением и спасением. Святой Доминик драматически спрашивал: «Что же будет с грешниками?». В средневековье не было безразличия в вопросах спасения другого человека. Поэтому доминиканцы включились в работу папской инквизиции.

Есть еще одна причина, по которой процессами еретиков занимались монахи. По крайней мере, с VII века, со времен Колумбана Младшего очень сильным аспектом монашеской жизни стало постоянное исследование себя и своей общины под углом прегрешений. В монастырях несколько раз в неделю происходили т.н. капитулы вин. Они преследовали цель очищения общины. Приор налагал на виновных покаяния, подробно описанные в книге конституций. Те же самые покаяния доминиканцы-инквизиторы использовали и для еретиков. Использовали опыт монашеской жизни, чтобы для каждого судимого подобрать соответствующее «лекарство».

Существовал ли какой-то образцовый пример инквизитора?

Никогда таковыми не становились братья, характеризующиеся исключительно благочестием. Чтобы стать инквизитором, нужно было иметь как минимум степень лектора святой теологии – что было связано с окончанием наилучших школ в провинции или даже генерального коллегиума. Таковым был один на сто монахов.

Миссию инквизитора не доверяли фанатичным, харизматичным активистам. Это – важное условие, так как сейчас, по вине поп-культуры, инквизитор ассоциируется с умственно ограниченным кровожадным садистом из Имени розы. Именно так, полностью несогласно с исторической правдой, Умберто Эко представил Бернарда Ги. Сегодня инквизиторами могли бы стать люди такого уровня, как отцы Ян А. Клочовский, Яцек Салий или Михал Геллер – светлейшие умы польской Церкви. Думая об инквизиции, помним, что имеем дело с элитой.

Однако инквизиция имеет и свои кровавые страницы.

Конечно, попадались, особенно в начале существования папской инквизиции, одержимые, такие как Роберт ле Бугр, человек жестокий, которого пытались обуздать и власти ордена и Рим, в конечном итоге его заключили под стражу. В средневековье также жили люди, пятнающие прекрасные идеалы.

«Инквизиция – настоящий горб для Церкви, а особенно для доминиканского ордена (…). Доминиканский Орден долго защищался от обвинений его в этом неблагодарном занятии». Это можно прочитать на странице вашего Ордена.

Это неправда… Для нашего ордена инквизиция была на протяжении сотен лет предметом гордости. Только в XX веке, под влиянием левацких течений, мы не смогли устоять перед искушением, представить св. Доминика (ранее, вопреки фактам, представляемого как инквизитора) на подобие св. Франциска – который общается, дискутирует с еретиками. А Доминик не дискутировал, а спасал людей. Еретики не были для него источником «обогащения».

Доминиканцы-инквизиторы были лучшими из лучших: в Польше это Перегрин из Ополья (проповеди которого читали по всей Европе), лектор Станислав (автор сказания о св. Гиацинте), Альберт из Сеценя (советник Яна Ольбрахта), Мельхиор из Мостиск.

Поэтому инквизиция это никакой не горб ни для доминиканцев, ни для Церкви, разве что мы примем предлагаемый поп-культурой образ инквизитора, который в фанатичном исступлении сжигает на костре невинных людей. Трибуналы инквизиции были формой душепастырской деятельности. Разве через 300 лет доминиканцы будут стыдиться «Бочки»*?

Недавно была издана важная работа Кристин Колдвелл Эймс на тему инквизиции, которая озаглавлена Праведное преследование (Righteous Persecution). И это не ирония. Как понимать эту формулировку?

Преследование (гонение) сегодня мы понимаем однозначно негативно. Мы не приемлем принуждение кого-либо изменять свои взгляды. А люди средневековья говорили не о насилии, а о борьбе за другого человека, о его спасении. Средства могли быть различными. Инквизиторы старались, чтобы они были не слишком тягостными, но для нас они и так слишком жестоки.

В средневековье крещеный человек мог черпать из всего богатства Церкви, но одновременно Церковь могла его контролировать. Если такой человек действовал против своего же спасения, Церковь давала себе право действенно реагировать на это. Это экземпляризация тезиса: Церковь – это мы. Я – член общины, поэтому другая особа может иметь право на меня. Сегодня мы предпочитаем говорить «я», а не «мы». Церковь нас немного не беспокоит, мы заботимся о том, чтобы «реализовать себя» в жизни.

Только если начнем скатываться к вечному осуждению, то кто будет за нас бороться?

* Доминиканское академическое душепастырство в Кракове (прим. переводчика).

Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР