Из книги Мари-Умбер Викера «Доминик и его братья-проповедники», «В унижении добровольного нищенства», или состояние нищенствующей бедности согласно св. Доминику, I. Идеи и формы бедности, которые встречал св. Доминик, 2.
Если речь идет о примерах и понятиях добровольной христианской бедности, то во времена св. Доминика было их множество. Среди них классические примеры пустынников и монахов, уходящие корнями еще в патристические времена. Были, однако, и другие, более новые и менее известные. Их можно обнаружить в действиях и словах основателя Ордена Проповедников.
«Negotium pacis» и беззащитный человек. Первое христианское понятие бедности, происходящее из позднего средневековья, прозвучавшее в определенном идеале добровольной бедности, выражается в negotium pacis, усилиях во имя мира. Мы знаем весомость надежды и действий во имя мира, которые предпринимали в Лангедоке и в Аквитании в конце Х века. Их идеология, идеалы, мысленные схемы, живые в Лангедоке еще в XIII веке, нашли свое отражение в negotium pacis et fidei, «предприятии во имя мира и веры», то есть действий Церкви по отношению к насилию и отступничеству на Юге. Доминик уже с 1206 года был вовлечен в это своим проповедничеством. Двадцатью годами позднее, во время процесса канонизации, свидетелям с Юга задавали, прежде всего, вопрос, был ли Доминик amicus negotii fidei et pacis. Ведь действия во имя мира предпринимали, чтобы облегчить долю убогих, которые сами не имели средств и возможности защитить свою жизнь и веру, а также, чтобы защитить их от притеснения могущественных. Пред этими potens убогий из negotium pacis был совершенно беззащитен: это ребенок, женщина, странник. Являлись они «бедным людом Божьим».
В то же время кроме беззащитного по необходимости появился беззащитный по собственной воле: кающийся, пилигрим, монах, клирик. Серьезность, с которой эти группы людей следовали каноничному запрету ношения оружия или скорее принимали идеал добровольной беззащитности, присущей духовному призванию, несет в себе нечто, что сбивает с пути. Подумаем, что были это не только духовные, но также миряне, вовлеченные в поход против альбигойцев, что странствуя по стране, они должны были делать это «как пилигримы» (такое название им давали), то есть без оружия, готовые быть убитыми. То, что нам кажется формализмом близким к лицемерию, так как эти самые пилигримы за исключением духовных, когда придет на то время превратятся в жестоких воителей, в действительности показывает тогдашнюю силу мифа паломничества, лежавшего в основании крестового похода, а если речь идет о духовных и монахов – силу идеала духовной чистоты их положения, идеала обновленного григорианской реформой, и распространенного благодаря возрождению права.
В случае Доминика идеал беззащитности, полного и безоговорочного упования на других, откликается полным и звучащим в унисон голосом. Конечно, когда уже начался крестовый поход, для этого требовался немалый героизм. Подумайте о нем, как «почти в одиночку» он пребывает в безустанном проповедовании Слова Божьего, путешествуя по стране сжигаемой пожаром войны, по которому рыскают разбойники и феодалы, ненавидящие все, что приходит со стороны Церкви. Он путешествовал без охраны, осознавая, что на него будут ставить капканы. В любой момент он мог встретить подосланных головорезов. А ведь так и случилось. Подосланные убийцы, укрытые за холмом, на повороте дороги из Фанжо, не собирались его убивать, а схватить живым и передать в руки своих господ, которые не упустят случай поддать его пыткам, прежде чем предадут жестокой смерти. Однако, увидев их Доминик, не замедлил шаг и далее пел песнь, так как мученичество стало бы для него увенчанием его деяний и наиболее совершенным способом исполнения миссии спасения душ на пути распятого Искупителя.
Так выглядела первая форма бедности, вдохновение которой Доминик услышал в призыве в Монпелье, призывающим к участию в деле веры и мира согласно евангельскому примеру: «идти в унижении», без средств, без сил и оружия. «Как агнцы среди волков».
«Paupers Christi» григорианской реформы и проповедники-пустынники. Григорианская реформа, которая вначале была реформой духовенства, раздалась громким эхом в Кастилии и на юге Франции. Хотя и с большим опозданием, Доминик в определенной степени разделял её дух. Он принимал участие в возвращении капитулом в Осме в 1199 году общинной жизни согласно уставу св. Августина. Это был поворотный момент в возвращении духовенства к жизни в общине, которая должна была приготовить каноников к «апостольской жизни», то есть к «жизни в единстве, как апостолов ранней Церкви». Превращала она каноников в paupers Christi, которые, как и монахи не имели никакой собственности.
Однако же среди высших епархиальных духовных, которые были наиболее ревностными промоторами реформы в XII веке, апостольский идеал прорастал иным образом. Соединялся он с идеалом пустынничества; к такому идеалу они стремились. Достаточно вспомнить хотя бы св. Бруно, св. Норберта или Роберта Арбриссельского. Этот идеал склонял их к странствующему проповедничеству, по примеру евангельского рассказа о посылании двенадцати, а позднее семидесяти двух, пешком, по двое, без серебра и золота. Вокруг такого апостола собиралась толпа верных. Все они являются такими paupers Christi. В этом случае paupers Christi это не только духовный или монах. Идеал коснулся масс. Евангелизм городских и сельских масс в XII веке развивал тип «убогих Христа», связанных с нищенством и служением спасения.
Св. Доминик получил и снова предпринял евангельский пример в Монпелье в 1206 году. Идти от села к селу, пешком, без серебра и золота… Можно повторить за Стефаном де Бурбон, что вдохновение было «действенной причиной», то есть силой и одновременно творческой идеей Ордена Проповедников. Одновременно основатель постоянно сравнивал свой способ понимания этого идеала со способом отступников из Лораже, с которыми сталкивался, прежде всего, с вальденсами, практикующими его особенно ревностным образом. Кажется, что диспуты в Памье в конце 1207 года увенчало публичное примирение Арнольда из Крампагны, Дюрана из Уэски и группы его вальденсов, которые стали «Убогими Католиками»; была это как бы manifestatio, то есть окончательная встреча, на которой, наконец, совершилось примирение всех ранее обращенных отступников, во время проповеднической акции, длившейся полтора года. А это свидетельствует о том, что встречи Доминика с учениками Петра Вальдо были довольно частыми.
Экономическая незащищенность проповедника. Жизнью Доминика двигало еще одно вдохновение, касательно бедности, особенно важное для будущего его ордена. Вслед за Денифле можно бы было назвать его исключительностью посвящения себя духовным трудам. В своем известном комментарии к первым Конституциям ордена, Денифле особенно подчеркнул факт, что в отличие от всех иных монахов, не исключая даже регулярных каноников, Доминик не предполагал обязанности физического труда для своих братьев. Этот факт удивляет. Разве это не обязательно для монахов полностью преданных служению проповеди Слова и обучению? Денифле, однако, знал огромную тяжесть монашеской традиции в XIII веке. Действительно, с самого начала недоброжелатели упрекали Проповедников в этом.
Но Доминик черпал свое евангельское вдохновение в этом вопросе не только от вальденсов, но и от монахов из Грандмонт, исключительно созерцательного монастыря, основанного св. Стефаном из Мюре. Его влияние на Доминика было намного более глубоким, чем об этом судят. И именно таким образом это вдохновение было сформулировано Стефаном из Грандмонт и позднее Вальдо. Тот, кто посвящает себя духовной миссии, имеет право отдать все силы исключительно духовным заданиям. Созерцательному монаху из Грандмонт нельзя было даже участвовать в управлении монастырем, поэтому он вверял это задание братьям-конверсам. Вальденсы, ссылаясь на слова Иисуса «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную» (Ин 6,27), отвергали возможность обеспечения для себя необходимых для жизни доходов, получаемых физическим трудом. В этом вопросе они были столь скрупулезны, что, когда их движение нашло последователей в Ломбардии, в среде ремесленников, желающих трудиться в евангельской общине согласно со своей профессией, это вызвало решительный и окончательный раскол между Убогими из Ломбардии и Убогими из Лиона.
Таково обоснование замены физического труда трудами духовными в жизни доминиканцев и основа замысла Доминика в 1220 году, когда он хотел передать братьям-конверсам управление всем орденом, по примеру Грандмонт. Встретившись с сопротивлением братьев-священников, он тогда ограничился тем, что вписал в Конституции следующее положение: «Ни на кого из братьев, предназначенных для исполнения проповеднического служения или для обучения не должно налагать ответственность за управление временными делами, для того, чтобы в большей свободе могли они исполнять служение в делах, которые были им вверены». Жак де Витри*, который немного позднее изучал стиль жизни Проповедников, правильно определил его евангельский первоисточник: «Они стараются – писал он – о пище, пребывающей в жизнь вечную». Его описание не только подчеркивает значение интеллектуального труда среди scholares университета в Болонье и в их собственном монастыре, но и особенно экономическую беззащитность Брата Проповедника, который не должен работать ради собственного содержания в этом мире, поскольку отдал себя духовной миссии.
Бедность против денежной экономики? Повлияло ли на склонность Доминика к нищенствующей бедности, хотя бы частично, враждебное отношение некоторых христиан к денежной экономике? Стремительное развитие крупной торговли на Западе, возникновение и быстрое усовершенствование финансовых технологий, идея неограниченной прибыли, которая является пружиной торговой жизни и появление больших мещанских капиталов, в те времена еще входили в противоречие с религиозной ментальностью, приспособленной к совершенно иным экономическим, социальным и моральным укладам, и глубоко беспокоили совести некоторых людей. Хорошо известен пример радикального противления св. Франциска, тридцатью годами ранее Петра Вальдо, стремлению к наживе, которое завладело купеческой кастой, к которой оба они относились, будучи жителями Ассизи и Лиона.
Проявления такого враждебного отношения мы, конечно, находим и у св. Доминика. Этот чужеземец из Кастилии попал в Лангедок, где денежная экономика находилась в полноте развития, где практика ипотеки и займы с прибылью, называемые ростовщичеством, широко и почти без ограничений распространялись на протяжении всего XII века. А именно два факта свидетельствуют о его противлении. Прежде всего, его неустанная борьба с ростовщиками. Когда в 1209-1211 годах, после синода в Авиньоне, выполняя постановления первого его канона, он сотрудничал с епископом Фулько в Тулузе, оба с равным рвением и успехом действовали как против ростовщиков, так и против катаров. Подобным образом он поступал позднее в Ломбардии. Один из последних следов его деятельности в Болонье, незадолго до смертельной болезни, является запись о его визите к умирающему ростовщику, не увенчавшейся его обращением in extremis.
Вторым важным делом, которое следовало бы тут подчеркнуть, является то, что среди многих правил бедности, которые он ввел в своем ордене, особенно сильно он подчеркивал запрет носить с собой деньги: De pecunia non portanda. Подаяние можно принимать только натурой. Булла, которую он получил от папы, гласит, что если бы доминиканец, собирая милостыню, просил деньги, следует считать его ложным и чуждым духу ордена. Сам Доминик также не носил денег. К себе он также применял слова Евангелия: «Не берите ни золота, ни серебра, ни денег в пояса свои» (Мф 10,9).
Приняв все это во внимание, кажется, что отношение Доминика к ростовщикам и денежной экономике не отличается от отношения духовных реформаторов Юга, с которыми он сотрудничал в Лангедоке, а особенно от отношения епископа Фулько, которую столь проницательно проанализировал Джон Х. Мунди в исследовании от Тулузе тринадцатого века. Синоды, епископы и легаты солидарно выступали против ростовщичества и ереси. Любовь Доминика к бедности не напоминает любви Франциска, которая основывалась на врожденном негативном отношении к денежной экономике и практически физическом отвращении к деньгам. Это доказывает тот факт, что в 1217 году Доминик, столкнувшись с упрямством Иоанна Наваррского, который не хотел отправляться в Париж без дорожного обеспечения, приказал отсчитать ему несколько динариев. Таким образом, он должен был их иметь.
Профетизм или иоахимизм? Следует еще исключить последнее из возможных вдохновений движения убогих в XIII веке. У истоков нищенского идеала доминиканской бедности мы не находим следов иоахимизма или более-менее апостольского профетизма. Влияние творений Иоахима Флорского, столь выразительное в развитии и в кризисах Ордена Миноритов, заметно также в последней четверти XIII века в посланиях Проповедников, например в прологах легенды о св. Доминике. Появляется оно там, однако, как комментарий, а не как первоисточник. Особенно у св. Доминика мы не находим ни малейшего следа этого влияния.
Напротив, замечаем, какой неожиданный свет на его действия, слова, решения, и то наиболее известные, проливают примеры вынужденной бедности и бедности монашеской, которые основатель повстречал в своей жизни. Приступим же к этой теме, начиная от анализа выражений.
* 1180-1240, французский историк, монах-августинец, епископ с 1216 года.
Отправить комментарий