Из книги блаженного Генриха Сузо «Жизнь» (Vita), I. Глава 17.
В то самое время он нашел старую, выброшенную в мусор дверь. Принес ее в свою келью, положил вместо кровати и на ней ложился, без каких бы то ни было удобств, за исключением тонкой, сплетенной ним самим из тростника циновки, которую положил на эту дверь, хватало ее только до колен. В изголовье клал мешок набитый горошинами, а сверху – маленькую подушку. Не было у него никакого постельного белья, и ложился на ночь так, как ходил в течение дня, снимал только обувь и накрывался толстым плащом. Сооруженное таким образом ложе было весьма несчастным: твердые горошины собирались под головой в пучки, крест с вбитыми острыми гвоздями колол его в спину, руки были скованы узами, а вокруг бедер – власяница, к тому же плащ был тяжелым, а дверь – твердой. Он лежал измученный как бревно, без возможности двигаться. Когда хотел перевернуться на другой бок, пронизывала его боль, а если сморенный сном переворачивался навзничь, жестко падал на крест, гвозди вонзались в его тело, а из груди вырывалось к Богу не одно воздыхание. Зимой много страдал от мороза. Ибо когда во время сна, как это обычно делал, хотел протянуть ноги, тогда лежали они на двери, голые и замерзшие, а когда их снова подтягивал и лежал, свернувшись, кровь его возмущалась, что было весьма болезненно. Стопы его были покрыты мозолями, ноги распухшими, как будто бы ему грозила водянка. Колени были разбиты и истекали кровью, бедра в синяках от власяницы, спина покрыта ранами от креста, все тело истощено чрезмерными умерщвлениями, уста – высохшие от жажды, руки дрожали от ослабления. В таких муках проходили его дни и ночи.
Потом он оставил упражнение с дверью и перебрался в маленькую келью, а для сна стал использовать лавку. Была она узкой и настолько короткой, что он не мог на ней вытянуться. На двери, а потом в этой норе он пролежал восемь лет, не расставаясь со своими обычными узами.
На протяжении двадцати пяти лет имел он также такой обычай: Когда зимой оставался в монастыре, даже в самые лютые морозы не заходил ни в одно более теплое помещение, и не становился возле монастырской печи, чтобы согреться – разве что принуждала его к этому особенная причина. Весь этот период, для умерщвления жаждущего удобства тела, не принимал купель, ни водяную, ни паровую. На протяжении долгого времени, зимой и летом, в течение дня только один раз принимал пищу, более того воздерживаясь от употребления не только мяса, но даже рыбы и яиц. Практиковал настолько строгую бедность, что боялся принимать или даже только дотрагиваться хотя бы к одному пфеннигу – с разрешением или без. Довольно долго казалось ему также, что для лучшего сохранения чистоты, будет хорошо не чесаться и вообще не касаться тела, за исключением рук и стоп.
Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР
Отправить комментарий