Об обретении Бога и обособленности

Из книги Духовных поучений (Die rede der underscheidunge) Мастера Экхарта.

Однажды меня спросили: есть такие люди, которые охотно оставили бы человеческое общество и избрали бы постоянное одиночество или никогда не выходили бы из церкви и только таким образом находили бы упокоение; действительно ли это наилучшее? И я ответил: Нет! – Послушай почему.

Тот, кто действительно добр, является таким во всех местах и в любом обществе. Подобно и злой: будет таковым везде и со всеми. Ибо добрый всегда имеет с собою Бога, а тот кто воистину имеет Его, имеет Его везде, как на улице и среди людей, так и в церкви, пустыни или монастырской келье. Кто имеет Бога и только Его, в каких бы то ни было иных ситуациях, тому никто не может навредить.

Почему?

Ибо имея только Бога, он к Нему самому стремится, а все вещи становятся для него Богом. Такой человек носит Его в каждом своем поступке и на каждом месте, все его дела устраивает сам Бог, ибо дело является более и истинно собственностью своей причины, а не того, кто его совершает. А если мы имеем пред очами одного только Бога, верьте, что именно Он должен совершать наши дела и никто не может Ему помешать в деянии: ни толпа людей, ни каое бы то ни было место. Никто не может такому человеку сделать вред, ибо он стремится только к Богу и Его одного ищет, кроме Него ничто ему не нравится, ибо во всех его усилиях Он соединен с ним. А так как никакое множество не может рассеять или сломать его единство, ибо он является единым с этим Единым, в котором всяческое множество становится единством и не-множеством.

Человек должен замечать Бога во всех вещах и делать свое сердце привычным к Его постоянному присутствию в желании, стремлениях и любви. Старательно приглядись, как ты направлен к Богу, когда ты пребываешь в церкви или в кельи, и останься в таком же расположении, сохрани его и тогда, когда ты окажешься в многолюдном обществе, в тревоге и неравенстве. Как я уже не раз повторял, равенство не означает знакомство с всяческим различием между действиями, местами и людьми. Такое понимание было бы полностью ошибочным, ибо молитва является лучшим действием, чем прядение, а церковь достойнейшим местом, чем улица. Но во всех действиях сохраняй одно и то же расположение сердца, такое же упование и любовь к Богу, а равно и решительное отношение. Когда ты обретешь такое постоянство, тогда, верь мне, никто не сможет помешать тебе в пребывании в Божьем присутствии.

Кто же не пребывает так воистину в Боге, но должен постоянно принимать Его снаружи, в том и этом *, кто в действиях, людях и местах ищет Его с переменным расположением, тот не имеет Бога. А так как он Его не имеет, так как не ищет и не любит только Его, и не стремится только к Нему, такой человек легко встречает на своем пути препятствия. Мешает ему не только плохое, но и хорошее общество, не только улица, но и церковь, не только плохие, но и хорошие слова и действия. Ибо препятствие находится в нем самом, и это потому, что в нем Бог не стал еще всем. Если бы это наступило, он чувствовал бы себя хорошо во всех местах и со всеми людьми. Ибо в этом случае он имеет Бога, которого никто не может отобрать, никто также не может помешать ему в деяниях.

Но что это значит: иметь Бога воистину, в чем заключается истинное его обретение?

Воистину имеет Бога тот, кто Его имеет в сердце, кто в своей внутренности, своем духе обращается и стремится к Нему. Необязательно нужно постоянно и неизменно думать о Нем, для нашей натуры было бы это трудно или даже невозможно достичь, а кроме того – это не наилучшее. Пусть человек не останавливается на Боге концептуальном, ибо в этом случае с моментом исчезновения мысли исчезнет и Бог. Мы должны скорее обрести Бога сущего, который возносится превыше человеческих мыслей и всех творений **. Такой Бог не исчезает, разве что сам человек отвернется от Него своею волею.

Кто обрел Бога таким образом, то есть в сущности, тот Его принимает Божественным способом, для такого Он сияет во всех вещах, ибо он чувствует Его вкус. Так же во всем он видит Его образ. Неустанно светит в нем Бог, и в нем происходит разрывающее обращение ***, а также запечатлевается в нем образ его возлюбленного, присутствующего Бога. Можно бы было это сравнить с обжигающей жаждой: даже если бы человек делал все другое, обо всем другом думал, никакое занятие, никакая другая жажда, ни мысль не могут убрать из воображения напиток, пока не будет утолена эта жажда. И чем острее жажда, тем сильнее, более настойчивым становится это воображение ****. Подобным образом, когда кто-то кого-то всеми силами своих чувств любит, до той степени, что ничто другого кроме этого одного ему не нравится и не мило его сердцу, также ничего кроме этого не жаждет: со всей уверенностью, где бы он не находился, с кам бы он не находился, что бы он ни делал, за какую бы работу он не взялся, никогда в нем не погаснет то, что он так сильно любит, образ этого он будет находить в каждой вещи. А будет это в нем присутствовать с большей силой, чем сильнее будет эта любовь. Такой человек не ищет спокойствия, ибо никакая тревога не мешает ему.

Кто-то такой воздает Богу намного больше славы, ибо каждая вещь является ему Божественной и более возвышенной, чем взятая сама по себе. Необходимыми здесь являются ревность и посвящение, пристальное вглядывание в глубину себя, а также трезвая, правильная, рассудительная и точная оценка того, к чему среди вещей и людей обращается сердце. Нельзя научиться этому убегая, избегая вещей и ища поверхностно понимаемого одиночества. Скорее, должно научиться искать одиночество внутреннее ***** и находить его в каждом месте и обществе. Должно научится продираться сквозь внешнюю оболочку вещей и находить в них Бога, для того, чтоб со всею силою и существенным способом в себе самом формировать Его образ. Нужно брать пример с учащегося писать. Чтобы овладеть этим искусством, ученик должен долго и часто упражняться, даже если при этом чувствует наибольшую горечь и тяжесть, даже если это действие кажется ему недостижимым; если он будет часто и внимательно прибегал к нему, в конце концов, овладеет этим искусством. Наверняка, вначале он должен будет думать о каждой букве отдельно и каждую сильно вбивать в свою память. Но позднее, с моментом, когда овладеет этим искусством, не будет уже нуждаться в воображении и раздумьях, а писать легко и свободно. То же самое касается и игры на скрипке, да и любого другого действия заключающегося в пределах человеческих возможностей. Достаточно уразуметь, что хочешь выполнить данное действие – даже если не будешь помнить о нем без перерыва, действие не будешь прерывать, даже если подумаешь о чем-то совершенно другом. Таким же образом и до такой степени должно проникать человека присутствие Бога, а Его образ так его преобразить и в нем реализоваться, чтобы Его присутствие для него блистало без наименьшего усилия с его стороны, чтобы он освободился от всяческих пут, которыми связывают его вещи, и обрел полную свободу. Вначале необходимы тут разум и внимательные упражнения, подобно как в примере с учеником, обучающимся какому-либо ремеслу.

* «То и это» - такое выражение еще не раз появится на следующих страницах. Означает оно всяческие, материальные и духовные, земные и небесные детальные блага, рассматриваемые в их множестве. Экхарт противопоставляет их единству человека соединенного с Богом, принимающего все в единстве Божьем.

** Ein gedachter Gott – это Бог наших мыслей, ограниченных понятий, которые находятся в нас только тогда, когда о Нем думаем. Он противопоставляется «Богу сущему» (ein wesenhafter Gott) – Богу так сильно соединенному с человеком, как сама его сущность. Это происходит тогда, когда человек пребывает с Ним соединенным своей неизменной волей, постоянным расположением сердца.

*** Eine loslösende Abkehr – обращение (разворот) заключающее в своей сущности аскетический слой обособленности, т.е. оторванность от всех вещей и себя самого, благодаря чему человек становится свободным (пустым, убогим, девственным), способным принять в своей глубине Отца рождающего слово. Когда Экхарт в Проповеди 1 говорит об этой внутренней свободе, пользуется образом изгоняемых из храма торговцев.

**** Подобное сравнение Экхарт использует в Проповеди 27.

***** Eine innere Einsamkeit. Одиночество пустынников, практикуемое в христианстве с первых веков, с XIII в. часто становилось бегством от людей, предпринимаемым по различным, необязательно евангельским, причинам. Поэтому Церковь относилась к этому явлению с дистанцией. Экхарт не разделял всеобщего убеждения об особенной ценности такого «способа», называемого Abgescheindenheit, т.е. «обособленность», поэтому этот термин он переносит в этическую плоскость, обозначая ним внутреннее одиночество.

Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР

комментарии: о. Веслав Шимона ОР

продолжение