Из книги Мари-Умбер Викера «Доминик и его братья-проповедники», Св. Доминик и инквизиторы, 3.
св. Доминик и Симон де Монфор
Вспомним, прежде всего, плодотворное героическое милосердие характерное для того, кто обратил так много людей и обычно радостное лицо которого становилось серьезным при виде любого несчастья, касающегося тела или души ближнего. Тот, кто, будучи молодым студентом, продал все, что было в его жилище, не исключая Библии с собственными пометками, чтобы во время голода в 1195-1198 годах основать приют для убогих, который дважды хотел продать самого себя в неволю, чтобы выкупить христианина из плена сарацин и освободить бедного человека, зависящего от катаров из-за помощи, которую от них получал, который во время своих ночных молитв плакал над грешниками, не исключая осужденных в преисподней – наверняка не переставал быть милосердным, когда встречал еретиков или отступников. Не только потому – как это объясняли пропагандисты его звания инквизитора, которые, следует воздать им должное, также подчеркивали милосердие как его главную черту – то есть не потому, что его ревность в борьбе с религиозными заблуждениями, главной причины погибели душ, не имела других причин, как только «удивительное и практически невероятное стремление к спасению всех людей». Но потому, что – как говорит Иоанн Наваррский – Доминик умел насытить любовью весь свой способ противопоставления еретикам.
Как человек Церкви и христианин, Доминик никогда не имел, согласно нашему исследованию, критического отношения к тогдашним институциям, которое было столь характерным для небольших противящихся групп, например для вальденсов, которые отвергали по религиозным причинам присяги и смертную кару, и ставили под сомнение существование феодальных институций и необходимость вооруженной защиты христианства. Он не рвал связи солидарности с епископами, которые заботились о вере своей паствы и пытались заставить князей изгнать еретиков. Не отделял себя также от крестоносцев, которые старались отстранить бездеятельных князей и сжигали еретиков. Поддерживал нормальные, и даже дружеские отношения со всеми ними. Для себя же он выбрал другое задание, которое заставляло его держаться в стороне.
Он не принял ответственности и власти епископа, которую ему дважды или трижды предлагали. Отверг её, «поскольку был полон решимости, скорее убежать ночью со своим посохом, чем принять епископство или какое-либо иное церковное достоинство».
Он стоял на обочине крестового похода. Ясно утверждает это Иордан Саксонский: «Так долго как крестоносцы перебывали в околице и вплоть до смерти графа Монфора, брат Доминик держался роли ревностного проповедника. Какие же гонения он должен был в то время переносить со стороны нечестивцев… Что касается его, то занимался он с пламенной ревностью завоеванием как можно большего числа душ для Христа».
Подтверждает это Hystoria Albigensis Петра из Во-де-Серне. Столь чувствительный на каждый, даже минимальный жест духовенства сотрудничающего, хоть даже временно, с крестовым походом, будь то в призывах к нему в различных провинциях, будь то его организации, поддерживающего его на месте, и даже вдохновляющего крестоносцев на борьбу призывами и молитвами, возносимыми на поле сражений, Петр очень хорошо знал Доминика, который постоянно находился в околицах, охваченных действиями крестоносцев. Упоминает он, однако только о его проповедничестве и о том, что как теолог участвовал в диспутах с катарами.
Конечно, во время девяти лет сосуществования с крестоносцами в Лораже и в окрестностях Тулузы, Доминик не мог запретить им вторгаться на территорию своей проповеднической деятельности. Но он никогда не ставил себя в зависимость от крестоносцев, ни в 1209 году, когда Симон де Монфор выбрал для себя в качестве трех опорных пунктов замок Фанжо, у подножия которого, в Пруйле, двумя годами ранее Доминик основал центр своего проповедничества, ни в мае 1211 года, когда со всем духовенством, которых интердикт заставил покинуть Тулузу, где он проповедовал уже целый год, он был вынужден пребывать среди крестоносцев, пока окончание осады не сделало возможным его возвращение. Затянувшаяся осада позволила ему вернуться в Фанжо и Пруйль только в конце 1214 года, откуда он снова отправился в Тулузу и организовал там общину Проповедников перед второй осадой города и своим окончательным уходом из этой страны.
Если Доминик держался в стороне, то руководствовался в этом определенным постоянным принципом, о котором прекрасно выразился Эхард: «это не относилось к его заданию». Действительно, с 1206 года, подражая своему епископу, он признал острую необходимость проповедничества в Монпелье и решился отдать ему все силы. В отношении себя он применил девиз, который Диего из Осмы бросил легатам: «Оставив все иное, следует все силы, с большей, чем до сих пор ревностью, посвятить проповедничеству!» Этот призыв был только эхом формального приказа папы: «Прилагайтесь с большей, чем обычно силой к вверенному вам заданию, не занимайтесь ничем, что могло бы вам помешать в выполнении вашей миссии». К этим действиям, которые следовало оставить, относилось наложение юридических санкций на духовных, не исполняющих свои задания или сеющих соблазн, а также на мирян, безразличных к вопросам веры или обманутых ересью. Это было бесконечное, и при этом компрометирующее задание, в котором вскоре легаты так увязли, «что вынуждены были оставить проповедничество».
Проповедовать и только проповедовать, вот задание Доминика в первый период. Даже если бы он хотел действовать иначе, сами обстоятельства привели бы его вскоре к этому единому занятию. Было это также единственное задание, которое он передал братьям, когда основал общину в 1215 году. Это мы установили на основании полномочий, которые он получил для своего «проповедничества» в Тулузе. Можно сделать такой же вывод, взглянув на заботу, с которой несколькими неделями позже Латеранский Собор окружил группы, сотрудничающие с епископами в создании «более всего необходимого» - проповедничества (канон Х), одновременно оставляя епископам судебную деятельность во всем том, что относится к ереси (канон XIII). Это задание было в 1217 году вписано в название ордена (Ordo Praedicaturum). Говорит об этом в 1220 году вступление к Конституциям: «Орден наш от начала своего существования был основан для проповедничества и спасения душ, и наше учение должно стремиться со всей ревностью и изо всех сил в этом направлении, чтобы мы могли стать полезными для душ ближних». В 1218-1221 годах характер этого задания определяют буллы Гонория III к епископам христианского мира, в которых папа рекомендует им служение Проповедников «в полноте предназначенных для проповеди Слова Божьего». Недавно был подтвержден всеобщий характер евангелизации доминиканского проповедничества, которое ставит своей целью спасение всех людей. Служение для обращения еретиков – только одна из возможных его форм.
В конце концов, в сердце и в воображении Доминика это призвание нашло весьма личное выражение. Не было оно никоим образом призванием к борьбе с еретиками, а имело миссионерский характер. Его очарование он почувствовал уже в 1203-1206 годах, до того как обстоятельства вынудили его к проповедничеству против альбигойцев; и с тех пор никогда его не оставляло. В 1216 году ему казалось, что уже приходит время, когда освобожденный от обязанностей основателя ордена, он, наконец, сможет отправиться с кем-то из братьев за пределы христианского мира, чтобы евангелизировать сарацин, пруссов и другие языческие народы на Севере или жестоких куманов к востоку от Венгрии. В последние годы жизни он чувствовал этот призыв столь сильно, что готовясь к этому путешествию, по обычаю миссионеров, запустил бороду.
Как мы знаем, в 1206 году Диего и Доминик не только предприняли, но и выполнили служение проповедников. Установили также способ его исполнения: странствия в полной бедности, полностью вверить себя Провидению. В другом месте мы показали, какой евангелический вес имела именно такая программа. Подчеркнем, что означал он в отношении к вероотступникам: склонял Доминика и Диего, чтобы как можно дальше выйти им навстречу.
Служение св. Доминика в Лангедоке открывается именно с такой стороны. Благодаря странствиям мог он искать ближних повсюду, где бы они ни были. В наиболее враждебных городах, на дорогах, в пристанищах, где он оставался на ночлег, в жилищах. Приведем хоть одну из множества подробностей. Когда в 1210-1211 годах он читал проповеди в Тулузе, он не жил в доме приходского священника или в монастыре, а гостил обычно у двух женщин из этого города, быть может, у тех катарских дм, которые обратились, восхищенных его молитвой и суровостью жизни во время Великого Поста.
Он был всем для всех, молодых и пожилых, женщин и мужчин, неверных и католиков, южан и французских крестоносцев. Обращался к людям всех положений: к студенту, которого посещал в его жилище и к умирающему ростовщику, к ребенку, несущему мотки катарскому ткачу и к господам из Сеговии, которые слушали его, не сходя с коней, к кардиналу Уголино и к старой грязной отшельнице из ворот Святого Креста. Он не мог вынести отлучения от ближнего, даже только по причине незнания языка. В Лангедоке он общался на окситанском. Следуя из Рокамадура в Орлеан с немецкими паломниками, совершил такое усилие, что после нескольких дней смог настолько хорошо выражаться на их языке, чтобы проповедовать им Слово Божье.
Когда он так старался во всем «подражать жизни апостолов», всегда в обществе соция, чтобы идти вдвоем, босыми, «просить милостыню от двери к двери», делал значительный шаг к тем, кого хотел спасти. Был это более действенный способ, поскольку исходил не из апологетической тактики, а из убеждения. История нищенствующих орденов свидетельствует о глубокой евангелической ценности, какую эта форма жизни имела для проповедника Слова Божьего. Его доброта, благородство, терпение и сверхъестественное чувство жертвы, не отступающее даже перед мученичеством, еще более подчеркивает это жизненное свидетельство.
Наконец, поскольку Доминик последовательно ограничивал свою функцию до служения проповедника Слова Божьего, не отягощая её ни распоряжениями, истекающими из авторитета иерархии, ни угрозами имеющего судебную власть, он мог подойти к еретикам путем самой религиозной истины. Он прикасался к их наиболее чувствительной точке: страху о спасении душ, своей и тех, которых стремился привести к Христу. «Ступайте… как люди, которые стараются спасти собственные души и спасти своих ближних, как мужи евангельские, подражающие своему Спасителю» - внушительно наказывал он братьям в Конституциях (1220). А они в свою очередь давали своему основателю свидетельство, что «был он наилучшим и наибольшим утешителем». Что вовсе не означает, что он вытирал слезы словом или успокаивал добротой, но что владел искусством наделять тех, к кому обращался, внутренней силой, указывая им истину великой христианской действительности и увлекая их все выше своим примером.
Когда мы поймем конкретные черты отношения св. Доминика к вероотступникам, то убедимся, как верно следовал он во всем примеру своего епископа Диего из Осмы, о котором писал Иордан Саксонский, что был он открыт для людей и так сиял верой, что еретики не колебались признавать: «невозможно, чтобы этот человек был призван и прислан в эту страну с иной целью, как обучать принципам истинной веры».
Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР
Отправить комментарий