Из творения сестры Елизаветы Штагель Житие 33 сестёр-доминиканок монастыря Тёсс, Глава 23.
Была у нас также одна блаженная и святая сестра, которую звали Софией из Клингенау.
(Эта сестра вероятно происходила из бюргерского рода, потому именовалась по месту происхождения)
София ушла из мира в монастырь ещё совсем юной девушкой. С первого же дня появления новой сестры в обители Господь начал действовать в ней своим особенным милосердием. Он даровал Софии великую благодать, которая состояла в том, что девушка научилась всегда видеть свои недостатки. Благодаря подобному дару сестра София могла подолгу с горечью и скорбью размышлять о своих грехах и о том времени в мире, которое она провела в расточительстве и без духовного смысла.
Однажды София призналась сёстрам обители, которым доверяла, что провела один из годов своей иноческой жизни с единственным желанием – оплакивать свои грехи, не желая чего-либо другого. София любила поплакать, порой она не могла сдержать слез даже в присутствии других насельниц монастыря, когда молилась в хоре или работала в мастерской. Сестры нередко замечали Софию горько рыдающей в хоре, так что слезы крупными каплями падали с её щёк на пол.
Прошёл год непрерывной скорби и душевных страданий сестры Софии, и после того монахиня получила великую отраду, о которой, однако, она не спешила рассказывать окружающим. Даже будучи на смертном одре, София не желала открывать свою тайну. Одна же из сестёр обители, которая долгие годы дружила с монахиней, умоляла её рассказать о той отраде, которой удостоилась София. Последняя ответила подруге: «Если б я знала, что на это есть воля Господня, то я бы тебе непременно сказала, но мне сие неизвестно. Поэтому я тебе сейчас ничего не скажу. Заходи в скором времени еще раз. На что будет воля Господня, о том я тебе расскажу». Сестра поняла слова Софии, оставила её на время и пошла дожидаться глубокого вечера. После вечерних молитв она вновь вошла в келью монахини со старой просьбой. София же сказала ей: «Подними меня и дай в рот воды, чтобы я смогла говорить, и тогда я расскажу тебе то, что бы ты охотно послушала». Когда просьба больной монахини была исполнена, она продолжила: «На второй год после того, как я приняла на себя послушание, приближался праздник святого Рождества. Как-то раз, оставшись после заутрени в хоре одна, я ушла за алтарь. Сотворив там поклон до земли, собралась по моему обыкновению прочитать молитву. И едва стала я молиться, на память мне пришла моя прежняя жизнь до монастыря: как я расточала время в миру и как долго в нем оставалась. Особенно я стала припоминать и обдумывать всю ту неверность, какую явила Богу посредством того, что так нерадиво пеклась о возвышенном и великом сокровище моей благородной души, ради которой Христос пролил на кресте Свою священную кровь и которую вручил мне с великим доверием. Я же перепачкала и замарала душу такими пороками и грехами, что она, бывшая некогда столь милой Господу, должна была в очах Христа стать низкой и грязной. От одной подобной мысли я пришла в такое раскаяние, что мое сердце наполнилось великой скорбью — и скорбь сия во мне возрастала. Вдруг мне показалось, что я чувствую боль, словно сердце мое получило плотскую рану. Из-за этой-то боли я воззвала, жалобно воздыхая, к Богу моему и сказала: “Увы мне, увы мне, что я Тебя, Боже мой, прогневила! Если б могла я сделать всё это не прошлым, то избрала бы себе, чтобы здесь, перед моими глазами, была вырыта яма, уходящая в самую бездну, а в нее был врыт столб, поднимающийся до самого неба, и чтобы мне обвиваться вокруг такого столба вплоть до Судного Дня. Лучше перенести сию муку, чем Тебя, Боже мой, прогневить” …»
«… И вот, когда я пребывала в подобном томлении и стремлении к Богу, то боль и страдание, бывшие в сердце моем, стали очень быстро расти, и мне показалось, что я их не вынесу и сердце мое разорвётся надвое. Вдруг подумалось мне: встань и узри, что желает сотворить с тобой Бог! Когда же я поднялась с колен, то боль была столь велика, что телесная сила и все чувства от меня отошли, а я повалилась, не владея собой, потеряла сознание, ничего не видела и не слышала, не могла говорить. Пролежав подобным образом долго, сколько Богу было угодно, пришла я снова в себя и поднялась. Но как только восстала, вновь стремительно рухнула и снова потеряла сознание. И то же случилось со мной в третий раз. А когда я пришла в себя, то с беспокойством подумала, что если какое-то время останусь на этом же месте, то за мною явятся сестры обители и узнают, что со мной случилось. Тогда стала я умолять нашего Господа, чтобы Он подал мне достаточно сил, дабы хоть как-то пробраться в какое-нибудь укромное место, где никто не узнает, что со мною произошло. И вот, поднявшись, я с немалым трудом прошла к алтарю, встала пред ним и обратилась к нашему Господу: “О Господи, Боже Ты мой, я охотно испросила бы у Тебя благодати, однако считаю себя её отнюдь недостойной — той благодати, какую Ты даруешь на земле всяческой твари. И считаю себя пред Твоим взором более ничтожной и недостойной, чем какой-нибудь червь, пресмыкающийся по земле, ибо сей Тебя никогда не гневит. А я прогневила Тебя сверх всякой меры. Посему мне более ничего не осталось, как предать себя полностью в Твое божественное милосердие” …»
«… Сказав это, я поклонилась и пошла в келью на свою кровать (время было для сна). Едва же я подошла к постели, мне стало так скверно, что невольно подумалось: сейчас ты рухнешь опять, тебе бы слегка отдохнуть. Осенив себя крестным знамением, я решила прилечь и прочла стих: “In manus tuas” (“В руки Твои, Господи…”). Читая этот стих, я узрела нечто дивное: из Небесного Царства изливается свет, несказанно прекрасный. Свет окружил, проник в меня и просветил всю меня полностью. Мое сердце внезапно преобразилось и исполнилось несказанным, необычайным веселием, так что я вовсе позабыла обо всякой печали и боли, к которой за это время уже успела привыкнуть. В свете и в радости мне удалось узреть и почувствовать, что мой дух восхищен из моего сердца и выведен чрез уста в воздух. И тогда мне было дано узреть мою душу зрением духовным — причем более четко и несомненно, нежели телесными очами. Мне в полной мере были показаны весь ее образ, ее изящество и красота. Сколь много чудесного узрела я в ней и познала, того не смог бы передать словами ни один человек».
Выслушав подобный рассказ, сестра стала просить Софию рассказать, на что же похожа душа? Монахиня отвечала: «Душа — это духовная вещь, и её нельзя уподобить ничему из телесного. Но если ты так хочешь, то я укажу тебе на подобие, посредством которого ты отчасти сумеешь понять, каковы ее форма и образ. Она была шаровидным, прекрасным и прозрачным светом, наподобие солнца, золотисто-багряного цвета. Сей свет был настолько удивителен, что я его ни с чем не могу сравнить. Будь все звезды, которые на небе, столь велики и прекрасны, как солнце, и воссияй они вместе, их свет не смог бы сравниться с красотой, обретающейся в душе у меня. Мне казалось, что от меня исходит сияние, которое просвещает весь мир и над всей землей распространяется день, светлый и ясный. В том же свете, бывшем моею душой, я узрела также чудесное светолучение Божие, подобное дивному свету, изливающемуся из излучающего сиянье светильника, и с удивлением узрела, что Он (тот дивный свет) прильнул к моей душе, объединился с ней, а она с Ним. И в этом любовном единении в моей душе появилась уверенность от Бога, что мне отпущены все прегрешения и я стала настолько чиста, прозрачна, как была моя душа, во время выхода из Крещальной купели. Душа же моя исполнилась веселия и радости: ей показалось, будто она обладает всем наслаждением и счастьем и, будь у нее силы желать, то она не смогла и не хотела бы желать чего-либо большего, чем подобное состояние…»
«… Когда же душа моя была в таком великом ликовании, то я внезапно увидела что от земли поднялся некий дух и начал приближаться ко мне. Мне дано было знать, что это была душа с места некой казни, она хотела просить меня о помощи. Едва стала душа приближаться, как я услыхала, как она взывает жалобным голосом, умоляя о подмоге. Она обратилась ко мне со словами: “Благородная и достойная душа, моли Бога о мне!” Тогда мне показалось, что подобные слова меня немного смущают. Я поспешила просить моего Бога о том, чтобы Он отогнал от меня этот дух, дабы он мне не мешал пребывать в неземной радости. В один миг этого духа стало не видно и не слышно. А потом я узрела: надо мной разверзлась небесная твердь и с нее спустилась прекрасная лестница — вплоть до места, где я пребывала. Мне же послышались многие голоса ангелов и святых, громогласно взывавших ко мне с небес и глаголавших: “Благослови тебя Бог, возвышенная душа, сколько благ сотворил тебе Бог и еще сотворит!” Услышав такие слова, душа моя еще больше наполнилась неизреченною радостью…»
«…Поскольку я теперь пребывала в лучшей и высшей радости, моя душа начала спускаться снова, как того хотелось Богу, и оказалась над телом, лежавшим бездыханным на полу кельи. Однако душе было дано время, чтобы она вошла в тело не сразу, а подольше попарила над ним, пока не насмотрится вдоволь на всю его убогость и скудость. Когда душа достаточно на тело нагляделась, насколько оно смертно и жалко, как у него лежит голова, простерлись руки и прочие части, словно у какого-нибудь мертвеца, подобное зрелище вызвало у души отвращенье, показалось ей недостойным и жалким. Тогда взгляд души вновь обратился от тела на нее же саму. Воззрев на себя и найдя себя прекрасной, благородной и достойнейшей тела, она воспарила над ним, играя с такой радостью и блаженством, какое не способно представить ни единое сердце. Когда же душе стало лучше всего, и она, познав высшее счастье, принялась наслаждаться собою и Богом, Какового узрела единым с собой, она вновь вошла в тело — неведомо как. По возвращении в тело у души не было отнято радостного созерцания, ибо, продолжая жить в теле, она видела себя саму, а в себе Бога…»
«… Сия благодать оставалась со мной восемь дней. И едва я вновь вернулась в себя и осознала, что живой дух дышит во мне, я встала и была самым счастливым человеком, как мне казалось, во всём земном мире. Потому как всю радость, какую некогда испытывали все люди вплоть до Судного дня, я находила настолько же малой в сравнении с моим ликованием, как мала лапка комарика в сравнении с миром. От избытка великой радости мое тело стало столь подвижным и легким и в большой мере лишенным любого недостатка, что целых восемь дней не могла я понять, есть ли у меня тело, ибо не знала телесной болезни, малой или великой, никогда не голодала, не жаждала и не нуждалась во сне, но все-таки ходила к столу, спать в келью и на молитвы в хор, уподоблясь другим, дабы моя благодать оставалась сокрытой и никто о ней не догадался…»
«… После того, как я провела восемь дней в этом блаженстве, благодать была у меня отнята, потому образов моей души и Бога внутри меня более не было. Лишь тогда я почувствовала, что у меня имеется тело. Будучи лишенной благодати, тотчас я стала углубляться в себя и вспоминать, какой была благодать, которой я удостоилась и сколь недостойной ее была. Но Бог промыслил обо мне, чтобы я впала в сомнение, посчитав невозможным, чтобы Он послал столь грешному человеку подобную благодать, — посему, как говорило моё сомнение, это ощущение благодати было, скорее всего, от лукавого. Из-за подобного сомнения я вверглась в безутешную скорбь, так что оставалась без всякой радости и отрады, однако заботы моей не знал никто на земле, и я никому не хотела чего-либо рассказать. Долгое время я оставалась без утешения и в великом огорчении сердца, покуда Бог не соизволил сжалиться надо мной…»
«… Случилось однажды так, что подошла я к окну и услышала, как некий человек из внешних (из мира, не живущий в монастыре) беседовал с одной из наших сестер и сказал: “Вы не слышали, какая странная вещь приключилась с нашим стражником в Винтертуре? Как-то ночью, дожидаясь рассвета, он поглядывал на небо, не видать ли зари, и вдруг обнаружил, что над обителью Тёсс поднимается свет (монастырь находился недалеко от этого города). Сей свет был столь прекрасен и дивен, что стражнику стало казаться: его сияние простиралось над всею землей и влечет за собой ясный день. Свет долго сиял над обителью, хотя и весьма высоко, а потом снова опустился в обитель, и он его больше не видел. Среди людей возникло немалое удивление, что бы то могло быть?” Едва я это услышала, мое сердце наполнилось радостью, и я сказала себе: “Благослови тебя Бог! Стало быть, здесь не было никакого обмана”. И радость сия никогда с тех пор не покидала меня, когда бы мне ни хотелось наедине побыть с Богом».
(В последних строках речь идёт о том, что рассказ о чуде, видимом, стражником, убедил Софию в подлинности даруемой ей Богом благодати)
Благодать монахини Софии изливалась и в её повседневной жизни. Работая с иными насельницами в монастырской мастерской, София очень любила петь сладостные песни о Господе. Подобное пение с удовольствием слушали сестры, находившиеся рядом. Когда же монахиня слышала звон колокола, призывающего к молитве, она с радостью говорила: «Дожидайся, любезный Владыка, я скоро приду».
Долгое время сестра София желала пережить хоть малую долю тех страданий, которые испытала Дева Мария, стоя у креста. Однажды, испытывая подобное желание, монахиня ощутила сильную боль, будто бы гвоздь забивают ей в самое сердце. Тогда несчастная София стала кричать от страдания. Испуганные сестры отнесли её в лазарет. Монахине было настолько плохо, что насельницы обители были уверены: она умирает. Однако София попросила священника дать ей причастие. После принятия Тела Христова монахине стало лучше. Тогда София призналась, что подобной боли она не пожелала бы ни одному человеку.
Однажды знакомые Софии принесли фрукты, чтобы она подкрепилась. Сидя за столом в трапезной, монахиня с удовольствием их вкушала. Напротив Софии трапезничала иная сестра, которая когда-то сильно обидела монахиню. Тогда Софии подумалось: отдай этой сестре свои фрукты и отблагодари ее за то, что она тебя огорчила. Монахиня великодушно предложила своей обидчице фрукты, однако последняя отказалась от них, что немало смутило Софию. Однако, когда насельницы обители пошли в хор молитвенно возблагодарить Господа за пищу, Софии явился Сам Христос: Он сошёл с алтаря, приблизился к монахине, крепко обнял её, прижал к Своему сердцу и поблагодарил, что София ради любви к Нему оказала любовь сестре, которая прежде её огорчила.
Приняв от Господа нашего немало даров благодати, сестра София сподобилась блаженной кончины.
Отправить комментарий