Из книги «Житие святой Екатерины Сиенской» блаженного Раймонда Капуанского, её исповедника. Часть II. Глава 6c.
Хочу уведомить тебя, вселюбезный читатель, что благодатные дары и откровения, а также явственнейшие видения наполняли в то время душу сей преподобной девы в таком изобилии и столь [сильное производили на неё действие], что от великой любви стала она совсем изнемогать (ср. Песн. 2:5) да и занедужила. Каковой недуг её усилился до такой меры, что она уже не вставала с постели, и не было у неё никакой другой страсти, кроме лишь любви к Жениху вечному, Коего она постоянно призывала, как безумная, говоря: «Премилый и вселюбезный юноша, сын Божий..!» А иногда добавляла: «И чадо Марии Девы!» И вот, размышляя так и повторяя слова, украшенные цветами любви, она пребывала без сна и телесного пропитания. А Жених, Который послал оный святой огонь, дабы он возгорелся сильнее (ср. Лк. 12:49), являлся ей почти постоянно. Она же, вся как бы пылая пламенем любви, говорила Ему:
- Почему, о вселюбящий Господи мой, ты всё ещё позволяешь сему мерзкому тельцу стоять у меня на пути к Твоим объятьям? Я-то сама в сей многобедственной жизни уже совершенно ни в чём не нахожу удовольствия; ничего не ищу, кроме Тебя, и вообще ничего, помимо Тебя, не люблю – ибо что бы я ни любила, люблю лишь из-за Тебя. Зачем же мне ради одного только тела ничтожного лишаться блаженства общения с Тобою?! Ах, милостивейший из господ, выведи мою душу из темницы сей и избавь меня от сего тела смерти! (ср. Рим. 7:24)
На сии и подобные мольбы, не без слёзных воздыханий изливаемые ею, Господь отвечал:
- Я, дражайшая дочь, пребывая среди людей, не Мою стремился исполнить волю, а волю Отца Моего; и хотя, как Я засвидетельствовал Своим ученикам, немало желал Я есть с ними последнюю Пасху (ср. Лк. 22:15), но терпеливо держался до срока, Отцом назначенного (Гал. 4:2). Так и тебе подобает терпеливо ожидать срока, Мною назначенного, несмотря на крайнее желание достичь совершенного единения со Мною.
Тогда она сказала:
- Коль скоро сие не угодно в очах Твоих, то да будет воля Твоя, однако же изволь услышать, умоляю, единственную просьбочку мою: на тот срок, что Ты определил мне пребывать во плоти, даруй мне участие в страстях, которые Ты претерпел, вплоть до твоих последних страстей, дабы, коль скоро я пока не могу обрести единения с Тобою на небесах, могла бы пребывать в единении со страстями Твоими на земле.
На что Господь милостиво согласился, и как сказал Он, так, несомненно, и сделалось. Ибо с тех пор она стала с каждым днем всё более и более ощущать и в сердце, и в целом теле страсти Господа Спасителя, о которых, пережив их однажды, втайне поведала мне. О чём я и расскажу, дабы стало понятнее, что она мне об этом обычно говорила.
Итак, она часто поучала меня о страстях Спасителя, уверенно заявляя, что с мига зачатия Он всегда носил крест в душе Своей по причине преизбыточествующей жажды спасения человека.
- Общеизвестно ведь, – молвила она, – что посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2:5) с первого мига зачатия исполнен был благодати, премудрости и любви (ср. Лк. 2:40); и не требовалось впоследствии совершенствоваться в оных Тому, Кто изначально являлся совершенным. Итак, совершеннейше любя Бога и ближнего Своего, но видя, что Бог лишен подобающей чести, а ближний – цели, Он крайне терзался, пока Страстями Своими не воздал честь послушания Богу, а ближнему не вернул возможности спасения. И не малою была мука от желания того (см. Лк. 22:15), – продолжала она, – как ведомо испытавшим сие – напротив, то был величайший крест. Потому-то Он и сказал ученикам за вечерею: «очень желал Я…» и т. д., что во время вечери сей даровал им залог спасения, кое собирался свершить, прежде чем снова будет вкушать вместе с ними.
И привела она такое толкование словам, сказанным Спасителем в молитве, какового я, насколько помню, нигде не читал и ни от кого, кроме как от неё, не слышал. Ибо она сказал, что оные слова: «Отче..., пронеси чашу сию мимо Меня» и т. д. (Мк. 14: 36) - совершенные и сильные мужи не должны понимать, подобно страшащимся бессильной смерти, так, будто бы Спаситель просил отвести или отдалить страдания от Него. Ведь поскольку Он от самого зачатия всегда пил, а затем, при приближении часа Своего, со скорбью допил чашу желания спасения человеческого, то Он просил, чтобы поскорее исполнилось то, чего Он так долго с таким томлением жаждал, дабы таким образом чаша, которую Он пил так долго, тотчас же опустошилась – для чего нужно было просить, конечно, не устранения страстей и смерти, а наоборот: их ускорения. Что Сам Господь совершенно ясно выразил, когда сказал Иуде: «Что делаешь, делай скорее» (Ин. 13: 27). И хотя Ему крайне тяжело было пить вышеупомянутую чашу желания, Он, тем не менее, как послушнейший сын, прибавил: «Впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42), изъявляя готовность терпеть отсрочку Своего желания, сколько угодно Отцу. Так что, когда Он сказал: «Пронеси чашу сию…», под этой чашей, согласно сему толкованию, подразумевалась не чаша предстоящих Страстей, а чаша Страстей нынешних и былых.
Тогда же я сказал, что учители, толкующие этот отрывок, обычно говорят, что Спаситель мира поступил здесь как истинный человек, чья чувственность естественным образом страшилась смерти, и, будучи главою всех избранных, как сильных, так и немощных, подал пример всем, дабы слабые не отчаивались, чувствуя, что чувственность по естеству боится смерти. Она же возразила:
- Деяния Спасителя нашего, если вдуматься, так насыщенны [смыслом], что каждый себе в утешение найдёт в них, чем поживиться сообразно с тем, что нужно ему или для его спасения. И коль слабые находят в Его молитве утешение своей слабости, то видится необходимым, чтобы сильные и совершенные тоже могли в ней найти подкрепление своей силе, чего не добиться иначе, как уже высказанным толкованием. Итак, чтобы все могли быть причастны, лучше толковать [слова Спасителя] многими способами, чем только одним для одного лишь вида [человеческого нрава].
Услышав сие, я смолк, ибо, изумившись дарованным ей премудрости и благодати (ср. Вульг. Деян. 7:10), не находил ответа.
Нашёл я и другое толкование оных слов, читая брата Фому, её первого духовника, который вёл записи её слов и действий. Так, он рассказывает, что в некоем умозрении она узнала, что Спаситель претерпевал печаль и [проливал] кровавый пот, и молитву оную совершал за тех, кто, по предвидению Его, не причастится плода Страстей Его. Но поскольку Он любил справедливость, то присовокупил оговорку: «…Впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42). Чего бы Он не стал бы присовокуплять, – отметила она, – если бы все спаслись. Ибо же невозможно, чтобы молитва Сына Божия оказалась бездейственно, что хорошо согласуется со словами Апостола к Евреям, когда он молвит: «Услышан был за Своё благоговение» (Евр. 5:7). Как в общем и толкуют Учители молитву, свершённую в саду [Гефсиманском].
Помимо того, она ещё говорила мне и учила, что страсти, каковые Сын Божий и человеческий претерпел в теле Своём ради нашего спасения, не мог бы вынести ни один человек, разве что если бы возможно было ему много раз умереть. Ибо как безмерна любовь, которую Он питал и питает к нам, так безмерны и страсти, которые Он ради любви перенёс по её повелению и под её принуждением. Причём [претерпел Он] не столько [мук], сколько могла бы причинить природа вещей и злоба мучителей, но гораздо больше. Ибо кто бы поверил, что шипы пронзают череп до самого мозга? Или что у живого человека можно выворачивать кости из суставов? Написано ведь: «Сосчитали все кости мои» (Пс. 21:18). Но поскольку любовь, ради коей одной Он претерпел всё это, была величайшей (ср. Ин. 15:13), то и муки Он себе измыслил величайшие, в коих она проявилась для нас в совершенстве. Ибо сие и было одной из главных причин оных Страстей, а именно проявление совершеннейшей Его к нам любви, которую невозможно показать сообразнее. Ведь не гвозди держали Его на кресте, а любовь. И не силы человеческие победили Его, но собственная любовь победила Его. Да и как могли бы победить Его, коль от одного слова Его все пали на землю? (ср. Ин. 18:6)
Сии и подобные слова, преисполненные глубочайшей мудрости и красоты, говорила о страстях Господа Спасителя благоразумнейшая дева и прибавила, что сама в собственном теле испытала частично каждую из страстей Господних, поскольку в полноте испытать их, считала она, невозможно. И добавила, что наибольшая мука, каковую Спаситель претерпел на кресте, была в груди – из-за расторжения грудных костей. В подтверждение или ознаменование сего она сказала, что прочие боли в её теле прошли, и только эта осталась. Отчего, хотя она ежедневно страдала от непрекращающихся колик и головных болей, говорила, что та боль была сильнее из-за близости к сердцу её, [а значит], представлялось ей вполне вероятным, и сердцу Господа Спасителя [было так же больно]. Поскольку ведь кости эти, как видно, по природе устроены для защиты сердца и легких, их разрушение не может произойти без причинения сердцу крайне мучительного страдания, и в другом случае, не свершись немедленно чуда, такое повреждение наверняка должно было привести к смерти.
Как бы то ни было, возвратимся к самой деве сей. После того как в её теле свершились оные страсти, длившиеся много дней, телесные силы, конечно, убыли, любовь же сердечная многократно прибавилась. Ибо же она ощутимо испытала на собственном опыте, как сильно Спаситель возлюбил её и весь род человеческий, коль претерпел Он столь жуткие страсти, отчего сердце обуяло такое умиление и любовь, что оное чудом осталось в целости, а не разорвалось полностью. Ибо так бывает, когда в сосуде находится жидкость под большим давлением или почти до крайности сжатая, что ёмкость разрывается под напором содержимого, и сдерживаемое давление, прорвав препятствие, изливается, поскольку вместилище оказалось несоразмерно вмещаемому.
Чего уж там скрывать! Такова была сила любви её, что сердце девы раздралось сверху донизу (ср. Мк. 15:38) – то есть от одного конца до другого; и таким образом, когда лопнули жизненно важные вены, она скончалась именно от пыла божественной любви, а не в силу какой-либо другой естественной причины. Дивишься, читатель? Но да будет тебе ведомо, что свидетелей сему было множество и что доныне живы мужи и жёны, присутствовавшие при кончине её, из первых уст коих я и узнал о том (имена их будут приведены ниже).
А тогда я всё ещё сомневался и, подступив к ней, стал настоятельно выспрашивать, что она при сем чувствует, и умолял её сказать мне об том всю правду. Она же, разразившись слёзными рыданиями, долго медлила, прежде чем дать мне ответ. Наконец, после некоторой задержки молвила:
- Разве не почувствовали бы вы сострадание, отче, к душе, которая, освободившись из мрачной темницы и увидев долгожданный свет, снова была бы заключена в прежнем мраке? Так вот, я и есть та несчастная, с кем сие приключилось по устроению провидения Божия за мои прегрешения!
Услыхав сие, я ещё горячее взалкал разведать от начала до конца истину о том чудесном событии, что она излагала, по каковой причине продолжил:
- Неужто, матушка, и вправду душа твоя отделялась от тела?
А она мне на то:
- Таков был огонь божественной любви и желания единения с Тем, Кого я любила, что, будь сердце каменным или железным, всё равно оно разорвалось бы и разверзлось. Ни в чём из сотворенного, насколько могу судить, не нашлось бы такой силы, чтобы сердце моё сохранить в целости от столь великого напора любви. Посему можете быть уверены, что сердце в сем тельце разорвалось сверху донизу просто силою любви и полностью разверзлось, так что мне кажется, что я всё ещё чувствую раны этого разрыва прямо в теле (из чего вы можете сделать ясный вывод, что душа совершенно отделилась от тела). И я видела сокровенные тайны Божии, о которых нельзя говорить никому из живых, потому ни память не сильна достаточно, ни слова человеческие не способны сообразно выразить столь высоких сущностей, а потому, что бы я ни сказала, всё будет как грязь в сравнении с золотом. Сие, однако, осталось со мною, а потому всякий раз, как слышу разговоры об этом, так сильно страдаю, сознавая, как низко опустилась я от оного преславного состояния до сего нижайшего, что скорбь свою не могу выразить иначе, как слезами и рыданиями.
Когда же я услыхал сие, то, жаждая узнать подробности свершившегося, сказал:
- Заклинаю, матушка моя, раз уж ты открываешь мне другие свои тайны, не скрывай от меня и этой, но изволь поведать историю столь чудесного события.
- Я, – молвила она – в те дни, после многих видений, как духовных, так и телесных, после неисчислимых духовных утешений, полученных от Господа, от одной лишь любови к Нему слегла в изнеможении в постель, где не прекращала молиться Ему, прося извлечь меня из сего тела смерти, дабы я могла достичь более совершенного единения с Ним. Поскольку же я тогда ещё не могла сего обрести, умолила Его в итоге приобщить меня насколько возможно Страстям Своим, – и она поведала мне о Страстях Спасителя то, что я пространнее изложил немного выше. А потом прибавила:
- Через испытанный опыт Страстей Его я явственнее и полнее осознала, как сильно возлюбил меня Создатель мой, и изнемогла я от прилива любви (ср. Песн. 2:5), притом так, что душа моя вообще ни к чему не стремилась, кроме исхода из тела. Что ж ещё сказать? Благодаря сему огонь, который Он послал в сердце моё, с каждым днём разгорался все сильнее, отчего плотское сердце не выдержало, а та любовь стала крепка, как смерть… (ср. Песн. 8:6). А когда разорвалось сердце моё, как я говорила, душа моя разрешилась от сей плоти – но, увы, лишь на краткое время!
Тогда я:
- Как долго, матушка, душа твоя пробыла вне тела?
А она:
- Наблюдавшие мои похороны говорят, что между моею кончиной и моим воскресением прошло четыре часа, и что уже сошлось большинство соседей, чтобы утешить мою мать и других причастных, но моя душа, думая, что уже вступила в вечность, не помышляла о времени.
Я же ей на то:
- Что ты увидела за это время, матушка моя? И почему возвратилась в тело душа твоя? Умоляю ничего от меня не скрывать!
А она сказала:
- Да будет вам ведомо, отче, что душа моя видела и понимала всё, что есть в ином, невидимом для нас мире, а именно славу святых и муки грешников. Но, как я говорила, ни память ныне не вмещает, ни слов недостаточно, чтобы выразить всё. Однако же расскажу вам всё, что смогу. Итак, будьте уверены, что душа моя увидела Божественную сущность – сие и есть причина того, что так невмоготу мне томиться в этой темнице тела; и, если бы не связывала меня любовь к Нему и любовь к ближнему, ради коей Он и отправил меня обратно в тело, я просто исчахла бы от тоски. Величайшим же утешением для меня бывает пострадать от какого-нибудь зла, ибо знаю, что через оное страдание я обрету ещё более совершенное видение Бога. По каковой причине скорби не только не тяжки для меня, но и приятны духу моему, в чём вы и другие, кто общается со мною, можете каждый день убедиться. Видела я также муки как проклятых, так и тех, кто находится в чистилище, и их невозможно в совершенстве описать никакими словами. И если бы несчастнейшие из людей увидали бы хоть одну наималейшую из мук оных, они скорее предпочли бы претерпеть десять телесных смертей, если бы это было возможно, чем оную наималейшую муку в течение дня. Особенно же, видела я, мучились те, кто согрешил в браке, не соблюдая его как должно, ибо искали они удовольствий для своей похоти.
В ответ же на мой вопрос, почему этот грех, который не тяжелее других, так сурово наказуем, она ответила, что о нём грешники не испытывали таких упрёков совести, а следовательно, не имели и такого сокрушения, как о других. И добавила:
- Как бы мала ни была провинность, она становится чрезвычайно пагубною, коль совершивший не постарается избавиться от неё покаянием.
Затем в продолжение сказанного она молвила:
- Когда душа моя взирала на всё сие, Вечный жених, Коего уповала я обрести в полноте, рек душе моей: «Видишь, как обесславлены и как наказуемы оскорбляющие Меня? Итак, вернись и поведай им о заблуждениях их, а также о суде и каре». Поскольку же душа моя чрезвычайно страшилась сего возвращения, Господь добавил: «Спасение многих душ требует, чтобы ты вернулась, и ты не будешь держаться того образа жизни, которого придерживалась до сих пор, и не будешь в дальнейшем обитать в келье; наоборот, тебе будет необходимо выйти в город свой ради спасения душ. Я же всегда буду с тобою (ср. Исх. 3:12), и поведу и возвращу тебя (ср. Вульг. Тов. 5:15), и понесешь честь имени Моего и духовные поучения пред малыми и великими, как духовного звания и иноческого, так и мирского, ибо Я дам тебе уста и мудрость, которым никто не сможет противостоять (ср. Лк. 21:15). Поставлю тебя также пред архиереями и главами церквей да перед народом христианским, ибо хочу, как и прежде, с помощью слабой женщины посрамить гордость сильных». И пока Он сие и подобное духовно или умственно вещал душе моей, оказалось, что она непостижимым образом (как – не знаю) вдруг возвратилась в тело. Едва же сама душа моя сие осознала, её сразила столь нестерпимая скорбь, что три дня и столько же ночей я провела в беспрерывном и постоянном плаче, и всякий раз, когда мне сие вспоминается, я не могу удерживаться от такого же плача. И сие не удивительно, отче, напротив, куда удивительнее то, что сердце мое не разрывается от скорби каждый день вновь и вновь, вспоминая, сколь великою славой я тогда обладала, и как ныне она от меня, увы, далека. Всё ж сие произошло со мною ради спасения ближних. Так что, пускай никто не удивляется тому, что я чрезмерно люблю тех мужей и жён, которых Всевышний поручил мне увещевать и обращать от зла к добру, ведь я купила их немалой ценою (ср. 1 Кор. 6:20), ибо ради них я была отлучена от Господа (ср. Рим. 9:3) и отстранена от славы Его на время, для меня всё еще не известное. Оттого, как сказал бл. Павел, они суть слава моя, и венец мой, и радость моя (ср. Флп. 4: 1). Сие, – молвила она, – я говорю вам, чтобы удалить из сердца вашего страсть, страдающие которой ропщут на то, что я стала так по-свойски вести себя со всеми.
Услышав и уразумев сие по благодати, данной мне, я, поразмыслив в сердце своём, решил, что по причине слепоты и неверия самовлюблённых людей нынешнего времени сие не подобает возвещать всем. По этой причине я наказал моим братьям и сёстрам никоим образом не распространять таковые [откровения], пока она была жива. Пришли мне на ум также некоторые, что прежде следовали её наставлениям, но услышав сие, отошли, будучи не в силах вместить слова (ср. Ин. 6: 66, 60). Но поскольку ныне она в раю и до всеобщего воскресения не возвратится, уже восхищена и течение сей хрупкой жизни завершилось, я подумал, что сие необходимо открыть, дабы не сокрылся по моему нерадению дар божественной милости и чудо, столь огромное и явное. Кроме того, чтобы ты понял, читатель, как ясно явила Божественная сила, что всё было именно так, знай, что когда приближался час вышеупомянутой кончины, окружавшие её сподвижницы и дочери её в Господе позвали духовника её брата Фому, называемого де Фонте, о котором часто упоминалось выше, дабы по обычаю стал он рядом с отходящей и молитвами вверял отходящую душу Господу. Он же, взяв с собою некоего брата, называемого братом Фомою Антони, поспешно пришёл и стал молиться. Когда о том услыхал другой брат, называемый братом Варфоломеем Монтуччи, он, взяв с собою брата-конверса Иоанна из Сиены, который как раз сейчас находится в городе, также поспешил явиться. Сии четыре брата, кои все дожили доныне и живы, стояли подле отходившей преподобной в великой скорби.
Но в то время как она была при последнем издыхании, упомянутый брат-конверс Иоанн был поражен такой скорбью сердечною, что от неистового плача и воя у него в груди лопнула вена и совершенно разверзлась, так что от неудержимого кашля, как бывает в таких случаях, он из уст своих раз за разом испускал большие сгустки свернувшейся крови и, вероятно, имел основания опасаться сердечного приступа или неизлечимой болезни. Таким образом, у присутствующих к одной скорби добавляется другая. Пока же всё это происходило, брат Фома, духовник девы, с великой верой сказал брату Иоанну:
- Я убеждён, что сия дева имеет великие заслуги перед Богом, поэтому возложи руку её священных останков на место, что причиняет тебе столь ужасные муки, и несомненно исцелеешь.
Что тот на глазах у всех присутствующих исполнив, тут же исцелел так полно, будто никогда и не тяготила его та мука. Сие названный брат Иоанн доселе рассказывает всем желающим слушать, а когда требуется, даже подтверждает сказанное присягой.
Ещё помимо названных выше братьев при упомянутой кончине присутствовала некая сподвижница Екатерины и дочь её в Господе, которую звали Алессия и которая уже пребывает, как я твердо верю, с нею на небесах, ибо недолго прожила она после преставления девы. Покойную же саму деву видели почти все соседи, а тем более толпа знакомых обоего пола, сошедшихся, как обычно бывает в таких случаях, – и ни у кого из них не возникло сомнения в том, что она окончательно преставилась от сего света. Кроме того, свидетельницами парения или поднятия тела, о чём говорилось выше в начале этой главы, были несколько сестёр покаяния бл. Доминика, а именно Екатерина, дочь некоего Теччи из Сиены, которая долгое время была её неотлучною спутницей, а также, если мне не изменяет память, её родственница Лиза, которая доселе жива, да вышеупомянутая Алессия.
Перевод: Константин Чарухин.
Отправить комментарий