Из книги «Житие святой Екатерины Сиенской» блаженного Раймонда Капуанского, её исповедника. Часть II. Глава 5b.
Возвратимся, впрочем, тому месту рассказа, от которого отвлеклись. Да будет тебе ведомо, добрый читатель, что в пору тех происшествий сия дева, исполненная Духа Божия, впервые оставалась от времени Четыредесятницы (когда как раз и случилось то, что мы сказали) до праздника Вознесения Господня без всякой телесной пищи и питья, но неизменно была притом бодра и радостна. Ничего удивительного, ведь, согласно словам бл. Апостола, «плод духа: любовь, радость, мир» (ср. Гал. 5:22), а по речению Первоистины, «не хлебом единым живет разумный человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (ср. Мф. 4:4), и ещё написано: «Праведный верою живёт» (Евр. 10: 38). Ну а в день Вознесения, как ей предсказал Господь, и как она сообщила своему духовнику, она смогла есть, а на самом деле ела обычный хлеб и овощное блюдо, а точнее сырые травы – великопостную пищу, ибо кушаньям лакомым не подобало проникать в сие тело ни чудесным, ни естественным образом. После ж сего она перешла сначала к простому посту, а затем постепенно, с некоторыми перерывами – к непрерывному, в наши времена неслыханному. Правда, когда тело постилось, дух питался чаще и обильнее, поскольку во время описываемых событий святая дева имела возможность с благоговением многократно принимать Святое Причастие, и такое обилие благодати обретала при каждом причащении, что при почти полном умерщвлении телесных чувств, а до определённой степени – и жизнедеятельности, плоть и душа её жили исключительно сверхъестественной силой Святого Духа, из чего духовный человек может заключить, что вся жизнь ей была сверх естества, вся – чудо.
Я сам не раз, но многократно видел, как сие тельце, которое подкреплялось не телесной пищей и не питьем, а только холодной водой, доходило до крайнего измождения, так что я вместе с прочими с трепетом ожидал, что она вот-вот испустит дух. И тем не менее, едва ей удавалось хоть немного прославить имя Божие или представлялась возможность в чём-нибудь посодействовать спасению душ, она в кратчайший срок и без какого-либо телесного лекарства не только возвращалась к жизни, но и вновь обретала здоровье – причём не просто здоровье вообще, но и сообразную своему телосложению крепость и силу: вставала, ходила, без затруднений работала – даже больше здоровых своих сподвижников, – прочь отогнав всякое утомление. И откуда сие, скажите на милость, как не от того Духа, который благоволит деяниям таковым; и который чудесным образом пополнял то, чего не могла обеспечить природа; и который не только душу живил, но и тело?
К тому же в то время, когда она стала так жить без телесной пищи, её духовник, о котором часто упоминалось выше, спросил её, не возникает ли у неё порой охоты к еде. На что она ответила:
- Такова сытость, которую дарует мне Господь при вкушении Его достопоклоняемых Таин, что я никоим образом не могу хотеть никакой телесной пищи.
А когда он вновь спросил, не чувствует ли она в те дни, когда не причащается Таин, некоторого голода, отвечала:
- Когда я не могу причаститься Таин, насыщает меня только присутствие и видение Его. Мало того, – добавила она, – меня так утешает присутствие не только Таин, но и священника, который, как я знаю, прикасался к Тайнам, что всякое воспоминание о еде покидает меня.
Итак, дева Господня насыщалась и постилась одновременно; была извне пуста, внутри полна; снаружи томима жаждою, изнутри увлажняема реками воды живой (ср. Ин. 7:38) и, наконец, во всех обстоятельствах бодра и радостна.
Но змей древний и изгибающийся (ср. Ис. 27:1), не в силах снести столь великого дара Божия без исполненной яда бешеной зависти, почти всех – как духовных, так и плотских, как иноков, так и мирян – возмущал против неё из-за сего пощения. И не удивляйся, читатель, что [так повели себя] люди духовные и иноки; поверь мне, если только самолюбие в таковых не угашено окончательно, в них часто царит ещё более пагубная зависть, чем в остальных, и паче всего, когда они видят, что кто-нибудь творит нечто для них невозможное, как они знают. Перелистайте жития и деяния отцов славной Фиваиды! Не было разве такого, что один из Макариев* отправился туда в мирском платье к многочисленной толпе монахов, которых возглавлял Пахомий, и самим Пахомием после долгих настояний был принят в сие иноческое собрание, но, когда монахи увидели дивную и неподражаемую суровость подвига его, однажды все чуть ли не взбунтовались против Пахомия и, собравшись вместе, сказали: «Либо забери его от нас, либо знай, что все мы нынче же покинем монастырь сей!» Так говорили тогда те, кого считали людьми совершенными; что же думать о наших нынешних «духовных»? И если бы я не боялся многословия, то порассказал бы ещё немало такого, что изведал исключительно на опыте. Говорю это, впрочем, потому что все роптали на сию преподобную деву из-за вышеописанного пощения; и некоторые говорили, что никто не больше господина своего (ср. Ин. 13:16), и, если Христос – господин и Господь – ел и пил (ср. Мф. 11:19), и то же самое творила Его Родительница Преславная, да сами святые апостолы, которым Господом было сказано: «Ешьте и пейте, что у них есть» (Лк. 10:7), точно так же вкушали пищу, то кто же может превзойти их, да нет, хотя бы сравняться с ними? Другие говорили, что, согласно наставлениям и примерам всех святых, никому не должно выделяться своим образом жизни, но во всём подобает следовать обычному правилу. Третьи шептали (ср. Пс. 40:8), что всегда были и есть предосудительные крайности, и богобоязненные потому должны их сторониться. Четвёртые, как было упомянуто выше, желая защитить её благое намерение, говорили, что сие было обольщением древнего врага. Иные же, люди плотские и отъявленные недоброжелатели, говорили, что это выдумка с целью добиться славы, и что она не постится, но отлично питается украдкой.
Если – в меру полученного от Господа вразумления и скромных своих возможностей – не возражу против сих ложных и неразумных суждений, которые, к тому же, никак между собой не сходятся, то сочту себя провинившимся перед Первоистиной. Посему заклинаю тебя, добрый читатель, заметить, что если бы первые, что привели в пример Спасителя и Преславную Его Родительницу вместе со святыми апостолами, сказали истину, то из этого прямо следует, что Иоанн Креститель был больше, чем Сам Господь Христос. Ибо же Сам Господь собственными устами сказал, что пришёл Иоанн – ни ест и не пьёт, а пришел Сын Человеческий, девственно рождённый – ест и пьёт (ср. Мф. 11:18-19). Из этого следовало бы также, что Антоний, два Макария, Иларион, Серапион и почти бесчисленное множество других, державших долгий, почти непрестанный пост сверх обычного правила самих апостолов, были выше тех самых святых апостолов. Если же вышеупомянутые ропотники пожелают возразить, что и Иоанн в пустыне, и означенные отцы в Египте не просто постились, но кое-что иногда ели, то что они скажут о Марии Магдалине, которая тридцать три года жила на скале без всякой телесной пищи, как недвусмысленно сообщает её житие, и что ясно указано в той пещере, где она пребывала, тогда ещё недоступной? Разве и она была больше Преславной Девы, Которая ни на скале не жила, ни такого поста не вершила? Что скажут они и о ряде святых отцов, столь многие из которых в разное время обходились без телесной пищи? Причём об одном отдельно написано, что, приняв воскресное причастие, он не вкушал никакой иной пищи**.
Пусть узнают, если ещё не поняли, что величие или малость святости не постом измеряется и определяется, но мерою любви; пусть узнают, что никому не должно судить о том, в чём несведущ; да услышат саму воплощенную Премудрость Бога Отца, говорящую о них и им подобных: «Кому уподоблю род сей? Играющим детям, которые говорят своим товарищам: «мы пели вам, а вы не плясали; мы скорбь выражали вам, а вы не рыдали» (ср. Мф. 11:16-17), добавляя, как мы выше упоминали: «пришёл Иоанн – ни ест и не пьёт» и т.д. Одного сего изречения Спасителя достаточно, чтобы заградить уста ропотникам, о которых я прежде всего упоминал.
А вторым, которые гнушаются необычайного, легко ответить, что, хотя человеку и не следует привлекать к себе внимания, однако, когда Бог творит с ним нечто особенное, сие должно принимать с благодарностью. Опять же, [можно возразить], что необычайных даров Божиих следует вообще сторониться, ведь Священное Писание учит, что праведнику не следует искать ничего превышающего его (ср. Вульг. Сир. 3:22), тут же добавляет: «Тебе открыто много сверх знания» (ср. Вульг. Сир. 3:25). То есть самому тебе незачем искать ничего превышающего тебя, но, если Бог открывает тебе что-то сверх тебя, ты должен принять это с благодарностью. Если же в нашем случае, как было сказано выше, сие содеял Господь по Своему особому промыслу, кто может сие необычайное явление подвести под правило?
То же мнение, облачённое, однако, покровом истинного смирения, высказала раба и дева Христова в ответ на вопрос, почему она не вкушает телесной пищи, как другие. Ибо сказала она:
- Бог за грехи мои поразил меня какой-то особой болезнью или немощью, из-за которой я совершенно лишена возможности принимать пищу; я-то преохотно ела бы, да не могу. Молитесь за меня, пожалуйста, чтобы Он простил мне грехи мои, из-за которых я терплю всякое зло.
Она почти в открытую сказала: «Сие творит Бог, а не я», но, чтобы не оказалось это подобием хвастовства, заявила, что всё произошло по её грехам; причём говорила она сие не вопреки собственному разумению, ибо твёрдо верила, что Бог попустил ей стать предметом сего человеческого ропота в наказание за её грехи. Ибо что бы плохое ни случилось, она всецело вменяла это грехам своим, а всё хорошее – Богу; и во всём постоянно пользовалась сим правилом истины.
Кроме того, этим ответом опровергаются третьи, говорящие, что следует избегать крайностей, потому что крайность не может быть дурной, если причина её – в Боге, да и не избежать её человеку – а что в нашем случае так и было, достаточно объяснено выше.
А четвертых, кто приписывает сие обману врага, прошу мне ради всего святого ответить: если доселе она безусловно торжествовала над описанными выше вражьими обманами и искушениями, то как возможно, что она так обманулась на этот раз? Но допустим, она могла обмануться – тогда кто поддерживал в оном теле крепость его? Но если всё сие попытаются приписать врагу, то пусть скажут, кто поддерживал в душе её такую радость и такой мир, хотя она была лишена всякого чувственного удовольствия? Сей плод Святого Духа не может быть от дьявола, ибо написано, что плод Духа есть любовь, радость и мир (ср. Гал. 5: 22). Не думаю, по правде говоря, что они могут всё это приписать врагу. Но если попытаются отпираться несмотря ни на что, кто уверит нас, что, говорящие так сами не обольщены тем самым древним змием? Ибо если, по их мнению, дева, которой и чрез которую он так часто был побеждаем, чьё тело живёт и черпает силы за пределами всяческих природных сил и чей дух постоянно пребывает в мире благодаря духовной, а не плотской радости, может быть обманута и соблазнена врагом, то сколь паче те, за кем ничего из вышеперечисленного не замечено? Больше похоже на правду, что супостат в таковых речах вводит заблуждение их, не ту, которая пока не была замечена в заблуждении. В конце концов, тем отъявленным клеветникам, которые приучили язык свой говорить ложь (Иер. 9:5), лучше отвечать молчанием, чем словом, ибо со стороны благоразумных и добродетельных людей им подобает презрение, и никакого ответа они не заслуживают. Ведь не найдётся столь совершенного мужа, кого бы они не похулили! И если подобные им Господа и Отца лживо называли Вельзевулом, то что удивительного, коли сии клеветнически обвиняют одну из домашних Его? (ср. Мф. 10:25). По этой причине их следует молчаливо понуждать к молчанию: пусть это и будет ответ – какой уж Господь дал – тем, кто чернит необычный образ жития девы сей преподобной.
Однако она, исполненная духа рассудительности, желая во всем подражать своему Жениху, вспомнила, что Сам Господь и Учитель на вопрос Петра о дидрахме подати, несмотря на то, что отнюдь не был обязан платить её, да и объяснил Петру, что этого с Него даже по людскому разумению требовать неразумно, тем не менее тут же добавил: «Но, чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми, и, открыв у ней рот, найдешь статир; возьми его и отдай им за Меня и за себя» (Мф. 17:27). О сем помышляя, преподобная дева, дабы унять по мере своих возможностей ропотников, решила раз в день садиться за стол вместе с остальными и, приложив все усилия, хотя бы попробовать принимать пищу, подобно прочим, чтобы никого не вводить в соблазн своим постом. Разумеется, из того, что она пыталась есть, было исключено не только мясо, вино, рыба, яйца да сыр, но и хлеб, однако несмотря на это, вкушение или, вернее, попытка вкусить оной пищи обратилась в такую муку для её тела, что всякий видевший сие, как бы ни был он жесток, искренне ей сочувствовал. Ведь, как было сказано выше, ни желудок её не мог ничего переварить, ни жар не поглощал корневой влаги, а по этой причине любой пище, входившей в оный желудок, подобало целиком вернуться тем же путем, каким она входила, а иначе она вызывала страшные муки и раздувание почти всего тела. И вот, хотя святая дева ничего не потребляла из овощей или из того, что требуется пережёвывать, ибо твёрдое вещество полностью изрыгала, однако ей не удавалось избежать того, чтобы что-нибудь из тонкого вещества или сока не попало ей в желудок, а сверх того она преохотно пила холодную воду, чтобы остудить гортань и горло, отчего ей каждый день приходилось с усилием испускать то, что проглотила, для чего она даже вставляла веточку укропа или другого растения в глубь пищевода к величайшему для себя мучению. И никаким иным образом она в большинстве случаев не могла вывести того, что вкушала.
И вот, приучившись к таковому образу жизни, она и вела его до конца – из-за ропотников и тех, у кого пост её вызывал соблазн.
Я же, увидев однажды, какие она терпит мучения, изрыгая вышеописанным способом то, что съела, из сочувствия стал убеждать её позволить кому угодно роптать, лишь бы не подвергаться стольким страданиям из-за ропота их. На что она, улыбаясь, весело ответила:
- Не лучше ли мне, отче, чтобы грехи мои были наказаны в сие конечное время, нежели подвергнуться каре бесконечной? Их ропот весьма мне полезен, потому что из-за оного я плачу моему Создателю пеню конечную, хотя должна бесконечно. Стоит ли мне бежать от божественного правосудия? Да не будет такого! Великая милость была оказана мне тем, что правосудие надо мною творится в сей жизни. Как мне на это ответить? Предпочитаю молчание, потому что не могу говорить достойно и правильно.
Исходя же из сего соображения, она называла ту мучительную процедуру правосудием, говоря своим сподвижникам:
- Пойдёмте свершить правосудие над сей негоднейшей грешницей!
Таким образом она приобрела какое-то особенное преимущество как надо всеми кознями бесовскими, так и над гонениями людскими, и нас ежедневно наставляла поступать так. Посему, беседуя как-то раз со мной о дарах Божиих, она сказала:
- Кто сумеет воспользоваться благодатью Божией, данной от Бога, тому постоянно будет идти на пользу всё, что с ним случается. - И добавила: - Вот что я хотела бы от вас: всякий раз, когда с вами происходит что-то необычное – хорошее или плохое, – поразмыслите и скажите: «Я хочу извлечь из этого какую-нибудь пользу». Воистину, если вы будете так поступать, быстро достигнете благоденствия.
Горе мне, несчастному! Я не записал ни этих, ни каких-либо других примечательных её слов. Ну а ты, читатель, не подражай мне в таковой нерасторопности, а вспомни известную пословицу:
«Счастлив тот, кого беды чужие научат!»
Молюсь же, однако, дабы сам Источник благочестия просветил тебя лучом Своим и меня им побудил к действенному и постоянному подражанию сей деве! А на этом я полагаю конец настоящей главе, свидетелем всех описанных в коей речениям и деяниям является сама дева вместе со своим духовником, который предшествовал мне, как указано выше.
* Св. Макарий Александрийский (около 295 — около 395) — христианский святой, аскет, писатель, монах и священник. Прославлен в лике преподобных, почитается в Православной, Католической и Коптской церквях.
** Руфин Аквилейский в Жизни пустынных отцов пишет: «Здесь в соседней пустыне живет один брат, по имени Иоанн. Пищу принимал по Воскресным дням. Тогда приходил к нему пресвитер и приносил ему святые Тайны. Они служили ему единственным питанием...» (прим. пер.)
Перевод: Константин Чарухин.
Отправить комментарий