Из книги «Диалог о Божьем Провидении или книга Божественного Учения» св. Екатерины Сиенской, Послушание, CLVХI.
Совершенно иная несчастная судьба непослушного, который перебывает в ладье Ордена. Страдает он так, одновременно причиняя страдания другим, что уже в этой жизни предвкушает ад. Всегда унылый, всегда беспокойный, преследуемый угрызениями совести, недовольный Орденом, недовольный настоятелем, невыносимый для самого себя.
Сейчас присмотрись, дочерь моя, к этому иноку, который взял ключ послушания Ордену и впал в непослушание. Стал рабом непослушания, а оно стало его властительницей, в свите которой находятся: нетерпение, которое идет с нею в паре, гордыня, которая её питает, происходит же от себялюбия, и собственные удовольствия. Весь порядок – перевернут, наперекор тому, что Я тебе сказал в связи с истинным послушанием. Как же может этот несчастный, лишенный любви, обрести что-либо иное, кроме страдания? Гордыня приказывает ему задирать голову, когда он вынужден опускать её под принуждением. Все желания его противоречат воле Ордена. Наказывает ему послушание, а ему мило непослушание. Требуют от него добровольной бедности, а он вздрагивает пред нею; ибо владеет богатством и жаждет еще большего. Требуют от него умеренности и целомудрия, а он мечтает о разврате.
Нарушение этих трех обетов, дочерь моя, является для монаха катастрофой. Падение его столь глубоко и жалко, что уже по одному только внешнему виду он кажется не монахом, а воплощенным дьяволом, как Я сказал это тебе более подробно в другом месте. Не упущу, однако рассказать тебе о его прегрешениях и плодах, которые приносит его непослушание, чтобы тебя еще больше убедить в превосходстве послушания.
Это несчастный – игрушка своего себялюбия. Мертвая вера не освещает достаточно око его разума, которое позволило очаровать себя собственной чувственности и земным благам. Тело его оставило мир, но сердце его в нем осталось. Поскольку послушание кажется ему неприятным, он предается непослушанию, дума, что таким образом он избежит страдания. И вот бремя становится для него намного более тяжким, ибо, в конце концов, он должен подчиниться, либо под принуждением, либо с любовью. Насколько же сладостней и легче ему слушаться с любовью, чем без любви.
О, безумный! И кто же обманывает его, если не он сам? Он ищет наслаждение, а находит печаль, ибо отвратительными становятся для него собственные действия, которые он выполняет под принудительным послушанием. Хочет веселиться и радоваться, желал бы, чтобы жизнь его продолжалась вечно, а Орден хочет, чтобы был странником и постоянно ему об этом напоминает. Когда начинает привязываться к какому-нибудь месту, где охотно бы поселился бы навсегда ради своего удовольствия, должен его сменить. И страдает по причине этой перемены, ибо воля его постоянно жива, постоянно готова сказать: нет. Но если он не послушается, будет принужден и понесет наказание предусмотренное дисциплиной Ордена. Так он и живет в постоянной муке.
Видишь теперь, что он обманывает сам себя: желая избежать страдания, впадет в него, ибо ослепление не позволяет ему познать пути истинного послушания; это – путь истины, основанный на смиренном Агнце, Единородном Сыне моем, который лишил его муки. Он же следует путем обмана, думая, что найдет там наслаждение, а встречает страдание и горечь. Что его туда тянет? Любовь, порожденная жаждой непослушания. Это глупец хочет грести собственными руками по этому бурному морю, вверяясь собственным несчастным умениям; не хочет позволить нести себя рукам Ордена и своего настоятеля. Телом он перебывает на ладье Ордена, но духом находится где-то в другом месте; оставил её своими желаниями, не соблюдая уставов и обычаев Ордена, и нарушил три обета, которые обещал исполнять во время принесения обетов. Вот он в бурном море, носимый противными ветрами, привязанный к ладье только лоскутом сукна – облачением, которое носит на теле, но не в сердце.
Это не монах, а человек переодетый в монаха. А человек ли вообще? Скорее только форма человека, которая не является настоящим человеком, ибо в жизни своей он хуже животного. Разве он не замечает того, что больше утруждает себя, гребя собственными руками, чем мог бы чужими? Разве он не видит, что грозит ему вечная смерть? Что если этот лоскут сукна, соединяющий его с ладьей, разорвет рука смерти, не будет уже для него спасения? Нет, ничего он не видит! Туча себялюбия, которая ведет его к непослушанию, лишает его света и не позволяет ему видеть собственное горе. О, жалкая иллюзия!
Какой же плод порождает это плохое дерево? Плод смерти, ибо корни его чувства погружены в гордыне. Соки свои тянет оно из наслаждения и себялюбия. Все, что из него исходит: цветы, листья, плоды, ветви – испорчено, изгнило. Три ветви, которые несет: послушание, бедность и целомудрие – испорчены ядовитым соком, который посылает им ствол, плохо помещенное чувство. Листья – непристойные слова и столь своевольные, что не вышли бы даже из уст мирского развратника. Если он должен возвещать мое Евангелие, делает это гладкой речью, которой однако не хватает простоты, ибо цель его – не питать души добрым зерном моего слова, а бахвалится своим красноречием.
А цветы, цветы этого дерева, как же они смердят! Это – те грязные мысли, которые он охотно принимает, которые ему нравятся и доставляют удовольствие; он не упускает ни мест, ни возможностей, которые их пятнают, даже сам их ищет, чтобы совершить грех, который является ядовитым плодом, убивающим жизнь в благодати и причиняющим вечную смерть. И как же смердит плод, родившийся из цветка этого древа. Смердит непослушанием, которое приказывает подчиненному поддавать сомнению и превратно толковать волю настоятеля. Смердит похотью, которой он наслаждается в долгих разговорах и подозрительных встречах со святошами.
О, несчастный! Не видишь, что последствием этих встреч, под видом благочестия будет кучка детей! Не хотел ты иметь в качестве детей добродетели, как истинно послушный. Вот последствие непослушания!
Видя, дочерь моя, что настоятель не позволит ему то, чего жаждет его извращенная воля, он старается найти к нему подход, прибегает к словам то к ласковым словам, то к жестким, то к льстивым, то к немилым, вплоть до дерзости. Ничего не стерпит от брата своего, малейшего слова, малейшее порицание с его стороны выводит его из равновесия. Тогда он порождает ядовитый плод нетерпения, слова гнева и ненависти к своему брату, приписывая его недоброжелательности то, что тот делал ради его блага. Все его возмущает, все делает его жизнь печальной, духовно и телесно. Почему же он не любит брата своего? Потому что сам себя любит чувственно.
Убегает из кельи, как от заразы. Сначала он оставил внутреннюю келью самопознания, откуда пришел к непослушанию и уже не может пребывать во внешней келье.
Уже невидно его в трапезной: избегает её как личного врага, пока имеет чем оплачивать свои расходы; когда же нет ничего, приводит его туда нужда. Насколько же лучше поступают послушные, которые блюдут обет бедности и не имеют ничего на расходы. Деньги не уводят их от сладостного общего стола, где послушный в мире и тишине подкрепляет душу и тело. Он не путает мысли поиском излюбленных блюд, как несчастный, который избегает трапезной, ибо находит в ней только горечь.
В часовню входит всегда последний и выходит первый. Если уста его говорят, что он ко Мне близок, сердце его от Меня далеко (ср. Мк 7,6). Охотно, когда только может, избегает капитулярия из страха пред покаяниями, которые там задают*, если он должен предстать там, предпочел бы встретить смертного врага; он смятен духом и чувствует стыд, которого наверняка не испытывал даже совершая смертный грех. Что же является причиной этого? Непослушание.
Ему неведомы ни бдения, ни мысленная молитва. Он упускает не только эту молитву, но иногда не хочется ему даже отчитать часослов, который обязан. Нет в нем братской любви; любит только себя и не разумной любовью, а животной. Столь велики несчастья, столь горьки плоды, которые падают на голову непослушного, что язык человеческий не мог бы их выразить!
О, непослушание, которое лишаешь душу всяческой добродетели и облекаешь её во всяческие преступления! О, непослушание, которое лишаешь душу света послушания! Ты отнимаешь у души мир, чтобы дай ей войну, отнимешь у неё жизнь, чтобы причинить смерть! Выбрасываешь её из ладьи орденских правил, бросаешь её в море, заставляя её плыть силой собственных рук, без помощи рук Ордена. Облекаешь её всяческими бедами, приговариваешь к голодной смерти, лишая её заслуги послушания, которая должна была сыть её пищей. Безустанно поишь её горечью, отнимаешь у неё всяческое утешение и сладость, лишаешь всяческого блага, обрекая её на всяческую недолю. В этой жизни даешь ей предвкушение жестоких мучений. Если не исправится, прежде чем смерть не разорвет лоскут сукна, который связывает её с ладьей, ты, о непослушание, приведешь эту душу к вечному осуждению вместе с дьяволами, которые за то, что взбунтовались против Меня, низринуты с небес на дно преисподней. Такова же и твоя доля, о непослушный, который всегда восставал против послушания! Этот ключ, которым ты должен был открыть врата неба, ты отбросил от себя и ключом непослушания отворил ад.
* В начале существования Ордена Проповедников, монастырские общины ежедневно встречались на капитуле вин, во время которого публично обращали внимание на нарушения устава, задали покаяния и молились об исправлении. Значение этой общинной практики показывает легенда из жизни св. Доминика. Явился Святому дьявол, который гордился тем, что в каждом помещении монастыря, не исключая церкви, он может что-то добыть для себя. Св. Доминик привел его также к капитулярию. На что дьявол сказал: «Это место для меня – ад. То, что я добуду в других местах, здесь теряю. Здесь уделяют порицания, здесь признаются в прегрешениях, здесь назначают наказания и отпускают грехи, посему я ненавижу это место, и страшит оно меня» (Жерар де Фрашет, Жития Братьев)
Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР
Отправить комментарий