О Боже мой, как велико было мучение сердца её тогда, сиречь когда то, что её наипаче ужасало, он была вынуждена созерцать и слушать даже с закрытыми глазами и ушами! И ещё одна скорбь прибавилась измученному сердцу: Жених, Который имел обыкновение часто навещать её и многие утешения милостиво давать ей, казался в то время далёким и ни видимо, ни невидимо не оказывал (как представлялось) помощи. От этого душу девы, несомненно, полнила немалая печаль, хотя она всё время целиком предавалась бичеванию плоти и непрерывной молитве. Ибо же, наученная Духом Господним, она тогда уже знала некоторые средства защиты (которым впоследствии меня и многих других научила), позволяющие избежать ловушек врага. Ибо часто (как сказывала она) так случается с душой, любящей Бога, что сердечный пыл то ли по Божественному промыслу, то ли из-за прегрешения какого-нибудь, то ли, собственно, от умышлений вражьих, приостывает, а порой даже доходит до охлаждения. Тогда некоторые, испытав лишение привычных утешений, неосторожно оставляют свои обычные упражнения, размышления, чтение или покаянные подвиги, чем ещё более ослабляют себя и веселят (скажем так) врага, который и не ищет-то ничего иного, кроме того, чтобы новобранец Христов сложил оружие, которым побеждал его. Поэтому осторожный подвижник Христов, какое бы ни видел или ни чувствовал (кажущееся) внутреннее охлаждение, должен неизменно продолжать свои обычные духовные упражнения, не оставляя их по этой причине, а наоборот – умножая.
Итак, благодаря наставлениям Господним святая дева сие усвоила и в совершенстве исполнила, сказав самой себе с вышеописанной святой ненавистью следующее:
- Разве ты, ничтожнейшая, достойна каких-нибудь утешений? Не помнишь о грехах своих? Кем ты себя мнишь, несчастная грешница? Неужели тебе недостаточно, коль минует тебя вечная мука, хотя бы пришлось тебе сносить эти муки и мрак всю жизнь твою? Что ж ты ленишься да грустишь из-за этого? Если тебе удастся избежать вечного наказания, со Христом тогда, без сомнения, утешаться будешь в веках. Разве ради сих [временных] утешений ты решила служить Ему? Не для того ли, чтобы услаждаться Им вечно? Встань же и ни в чем не ослабляй привычных [подвигов], а лучше умножай их, постоянно прибавляя что-нибудь ко всем обычным хвалам Его.
Сими стрелами смирения преподобная дева пронзала и разила царя прегордого Вавилона, себя самоё словесами премудрости укрепляла. Хотя, как она признавалась мне, в келье её было такое множество бесов, каковых она как бы воочию видела, столько источников злых помыслов, что она предпочитала убегать из неё, по крайней мере, на время. Оттого тогда она и задержалась в церкви дольше обыкновенного, хотя и туда за ней устремлялись адские досаждения, но там всё-таки с ней обращались мягче. И если бы было позволено, то, подражая Иерониму, бежала бы она по долинам и горам, чтобы избежать столь отвратительных страхов бесовских и страшных их действий. Ибо же всякий раз, возвращаясь в келью, она обнаруживала такое множество бесов, говорящих непристойные слова и творящих разнузданные действия, что казалось, будто на неё отовсюду набрасывались невыносимо назойливые мухи. А она, немедля прибегнув к молитве, подолгу взывала ко Господу, пока адское досаждение не утихало немного.
Беды сии продолжались уже много дней, как однажды, когда она возвратилась из церкви и простёрлась в молитве, явился некий луч Святого Духа и тут же расчистил ум её, так что она вспомнила, как несколько дней тому назад просила дара мужества у Господа и какого рода наставление дал ей Господь для стяжания дара мужества; и как только она уразумела тайну сих искушений, возликовала искренне и, поразмыслив, твёрдо постановила с радостным сердцем переносить сии беды, доколе Жениху её будет угодно. Тогда один из тех бесов, что был, вероятно, как дерзостнее, так и вредоноснее прочих, обратился к преподобной деве, молвив так:
- Что ты, несчастная, затеваешь? Всю жизнь напролёт в сем несчастии проведёшь? Мы до самой смерти не прекратим тебе досаждать, если только нам не уступишь.
На что она тут же (не забывая данного ей наставления) с полной уверенностью возразила:
- Я сама избрала муки – в укрепление себе, и мне не трудно, а даже приятно муки сии и иные терпеть во имя Спасителя, пока это Его угодно Величеству.
Едва она сказала это, тотчас весь сонм тот бесовский в смущении отступил, и явился свыше некий свет великий, осветив всю келейку, а в свете стоял Сам Господь Иисус Христос, прибитый ко кресту, окровавленный, словно, когда Он Своею Кровию вошёл во Святилище (ср. Евр. 9:12). И воззвал Он с креста преподобной деве, сказав:
- Дщерь Моя Екатерина, видишь ли, как Я пострадал ради тебя? Так да не будет в тягость тебе потерпеть за Меня!
После сего, в ином образе приблизившись к деве, Он, дабы утешить её, ласково заговорил с нею о триумфе, уже одержанном в борьбе. А она, подражая Антонию, молвила:
- И где был Ты, Господи мой, когда сердце моё терзалось столь многими гнусностями?*
На что Господь ей:
- Я был в сердце твоём.
А она Ему:
- Да пребудет вовек истина твоя, Господи, и всякое почтение к Твоему Величеству; как мне поверить, что ты обитал в моём сердце в то время, когда оно обиловало только самыми нечистыми и гнусными помыслами?
На что Господь ей:
- Что вызывали в сердце твоём те помыслы или искушения: веселие или грусть? удовольствие или скорбь?
Тогда она Ему:
- Величайшую грусть и скорбь.
А Господь:
- Кто же заставил тебя грустить, как не Я, сокрытый в сердце твоём? Ведь если бы Меня рядом не было, помыслы те проникли бы в сердце твоё, и усладилась бы ты ими. Но Моё присутствие вызвало недовольство ими в сердце твоём, а когда ты желала отбросить их прочь, поскольку они были тебе неугодны, и не могла добиться сего согласно желанию своему, ты скорбела. Но все сие соделал Я, Который тогда сердце твоё полностью защитил от врагов, скрывшись внутри, а снаружи позволяя тебя тревожить, насколько то было благоприятно для твоего спасения; и вскоре адская тьма отступила, бежала, ибо не может она оставаться при свете. Ибо кто, наконец, объяснил тебе, что оные муки были полезны для тебя, дабы обрела ты мужество, и что должно тебе добровольно сносить их, доколе мне угодно, пока не [явится] луч мой? А поскольку ты от чистого сердца предложила взять на себя на мучения сии, то они тут же были с тебя сняты благодаря Моему непосредственному появлению, поскольку что отрада Моя не в муках, а в благоволении того, кто муки мужественно переносит.
А ради того, чтобы ты сказанное восприняла совершеннее и охотнее, Я приведу тебе в пример Тело моё. Ибо кто бы мог подумать, что, когда оно так страдало и умерло на кресте, а потом лежало бездыханно, то всё время таило в себе сокрытую жизнь и соединено было [с нею] неразделимым единством? И что уж говорить о чужаках и злодеях, если даже апостолы Мои, которые так долго были со Мною, не смогли поверить в это: все потеряли веру и надежду. А всё же, хотя сие тело Моё отнюдь не жило той жизнью, которую оно воспринимало от собственной души, оно удерживало при себе ту неуничтожимую единую Жизнь, которая живит все живые существа, и её силой в назначенное от вечности время его собственный дух воссоединился с гораздо большим богатством жизни и силы, чем прежде, то есть с даром бессмертия, бесстрастия и другими достоинствами, коих прежде не было ему дано. Итак, когда Жизнь – Божественная природа, соединённая с Моим телом, – изволила сокрыть свою силу, то сокрыла, а когда пожелала явить – явила её. Ныне же, поскольку Я сотворил вас по образу Своему и подобию и, приняв вашу природу, стал подобен вам, то никогда не перестану уподоблять вас Себе, насколько вы сможете вместить, а то, что свершилось тогда в Моём теле, постараюсь воспроизвести и в душах ваших ныне, пока вы находитесь в пути. Ты же, дщерь моя, которая так упорно сражалась – Моею силою, а не своей, – великую тем заслужила благодать от Меня, а потому впредь ты будешь видеть Меня чаще и [узнаешь] ближе.
На этом видение закончилось, но Екатерина осталась полна такой утехи и сладости, что нелепо вообразить, будто сие можно было бы в совершенстве словом сказать иль пером описать. Но в сердце её пребыла необычайно чудесная сладость от того, что Господь назвал её дочерью Своею, сказав: «Дщерь Моя Екатерина». Посему, рассказывая о том своему духовнику, она умоляла его, дабы, когда он захочет к ней обратиться, назвал её именно так, чтобы всякий раз в душе её воскресала оная сладость.
С того, стало быть, часа Всесвятой жених стал общаться с нею так близко, что для человека, не сведущего о том, что было раньше, сие показалось бы либо невероятным, либо нелепым. Зато душе, вкусившей, что сладок Господь и благ превыше всякого суждения человеческого, сие представляется не просто возможным, но даже весьма вероятным и уместным. Итак, Господь являлся ей чрезвычайно часто и пребывал с нею дольше, чем обычно, и приводил с Собою иногда Преславную Свою Родительницу, иногда блаженного Доминика, порой – обоих; а также Марию Магдалину, Иоанна Богослова, апостола Павла и некоторых других вместе и порознь, как Ему было угодно. Но в большинстве случаев Он приходил один и беседовал с нею, как друг с самым близким другом своим (ср. Исх. 33:11). Доходило до того, что (как она несколько раз признавалась мне робко наедине) Господь и она часто читали псалмы вместе, прохаживаясь по её комнате, как обычно делают двое монахов или священнослужителей, вместе читающих часы. Какое поразительное, удивительное, неслыханное в наши дни проявление дружеской близости! И всё же, читатель, это не должно показаться тебе невероятным, если ты попытаешься хорошенько вдуматься в то, что было сказано выше и что будет сказано ниже, и если ты внимательно вникнешь в бездну Божественной благости. Ведь Он дарует что-то особенное каждому из Своих святых, чтобы он достоянием этим выделялся среди других; дабы не только во всех, но и в каждом из Его святых явилась высота Его превосходящего всё великолепия, как сказал Пророк: «По высоте Своей умножил Ты сынов человеческих» (Вульг. Пс. 11: 9). По собственной высоте умножает Господь сынов человеческих, ибо как, согласно здравому смыслу, любой человек чем-то особенным отличается от всех других, так и любой из святых разнится от всех других каким-нибудь особенным даром. Поэтому не следует удивляться, если о ком-то сказано что-то такое, чего отнюдь не обнаруживается [в рассказах] о других.
Впрочем, поскольку здесь было упомянуто о псалмопении, я хочу, чтобы ты знал, читатель, что хотя дева знала сии священные тексты, она отнюдь не научилась им от наставлений бренного человека. И когда я говорю «тексты», это не значит, что она умела говорить по-латински, но только то, что она умела читать тексты и произносить их. Ибо же рассказывала она мне о себе самой, что, когда она ради возможности читать славословия Божии и литургию часов решила выучиться грамоте, то, написав для себя алфавит, стала брать уроки у одной из сестёр. Но когда, промучившись несколько недель, она так и не смогла выучить его, решила, чтобы избежать пустой траты времени, прибегнуть к милости небес. Посему однажды утром, простершись пред Господом в молитве, она молвила так:
- Господи, если Тебе угодно, чтобы я умела читать, чтобы при литургии часов могла возносить псалмопения и славословия Тебе, то соблаговоли научить меня тому, чего я самостоятельно не могу постигнуть, а коль нет, то да будет по воле Твоей, потому как я охотно пребываю в простоте моей, и время, дарованное мне Тобою, куда охотнее трачу на другие размышления о Тебе.
Дивное дело и явное знамение силы божественной! Прежде чем она встала с молитвы, Бог так основательно обучил её, что после молитвы той она была способна читать любой текст так же быстро и легко, как какой-нибудь многоучёный муж. Когда я сам лично проверил это, был поражён; главным образом из-за того, что обнаружил следующее: хотя читала она очень быстро, стоило повелеть ей читать по слогам, она оказывалась неспособна вымолвить ничего, мало того – едва распознавала буквы. И я считаю, что таким образом Господь решил тогда свершить чудесное знамение.
После того она стала искать книги, содержащие богослужение, и читать в них псалмы, гимны и прочее, что относится к литургии часов. И между прочим, она точно запомнила слова, которые читала в то время, и помнила до самой смерти слово псалма, с которого начинается каждый час, а именно: «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне» (Пс. 69:2), что, переведя на простой язык, повторяла чаще всего. Наконец, по мере возрастания души её в совершенстве созерцания, устные молитвы постепенно прекратились, и в итоге, вследствие чрезвычайно частых восхищений ума она дошла до того, что едва могла хоть раз произнести вслух Молитву Господню, без того, чтобы душа её была восхищена от внешних чувств. Сие, коль позволит Господь, более полно будет объяснено ниже.
Теперь, однако, окончим главу сию, чтобы, собравшись с силами, приступить, коль поддержит меня Господь благодатью Своей, к следующей главе сей первой части. А что было описано в ней, я узнал как из слов святой девы, которые она втайне поведала своим духовникам, так и из её писаных посланий. В них она порой, рассказывая о себе, как о ком-то другом в качестве примера для других, проговаривается кой о чём из того, что случалось с нею в этом промежутке жизни.
* Ср. св. Афанасий Великий, Житие преподобного отца нашего Антония, п. 10.
Перевод: Константин Чарухин
Отправить комментарий