Из творения сестры Елизаветы Штагель Житие 33 сестёр-доминиканок монастыря Тёсс, Глава 33.
Блаженная сестра Элсбет из Келлинкона пришла в обитель Тёсс, когда ей исполнилось 8 лет. Сестре, записавшей историю жизни Элсбет (т.е. Елизавете Штагель), она говорила, что тогда шел 30 год после того, как был учрежден Орден, и 18 год, как был основан монастырь Тёсс.
(Эта сестра была уроженкой селения, сейчас называемого Кёлликен, относящегося к округу Цофинген кантона Аргау; кроме того, известен замок с тем же названием, расположенный между городами Арау и Цофинген)
Состарившись в Ордене Элсбет тем обладала в себе, что нынче, увы, многим из нас, находящимся в духовном звании, кажется никчемным и вовсе презренным, но что человека, который имеет сие, делает Богу очень угодным. А это вот что: монахиня была поборницей строгости и труда, телесной нищеты и страдания, а также того, чтобы в глазах людей выглядеть ничтожной и малой. Такую-то добродетель Элсбет имела в себе. В детстве будущая монахиня росла в великой строгости и глубокой нищете. И нам рассказывали, что, будучи еще очень маленькой, она должна была часто ходить в трапезную, пытаясь отыскать хоть немного еды от большого голода. Остальным детям, росшим с Элсбет, регулярно что-то покупали родственники, а у девочки не было родных, желавших её поддержать. Однако голод и нужда стали не самым великим испытанием в её жизни.
Потом, когда уже Элсбет стала старше, Господь наложил на нее тяжелую болезнь, и девочка часто боялась, что будет найдена в постели мертвой. В тот раз, да и во многих болезнях, бывших впоследствии, Элсбет часто оставалась без всякой поддержки и любви, кроме Божьей. Будучи замкнутой в себе, она не знала ни единого человека, который бы ее выслушал и утешил. Да Элсбет и сама нам, сёстрам обители, говорила, что прошло уже более 30 лет в монастыре без того, чтобы ее родственники вызвали к разговорному окну пообщаться. Элсбет была также очень бедна и редко имела что-то, кроме того, что люди давали ей ради Христа. Монахиня питала великую любовь к бедности, иначе добилась бы многого, поскольку умела красиво писать и охотно создавала хорошие книги, не требуя никакой временной награды за свои старания. А если ей за это что-нибудь доставалось вещественное в благодарность от людей, то монахиня отдавала всё на реставрацию старой церкви обители, дабы порадовать всех насельниц монастыря. Элсбет, в частности, заказала большое распятие — к нему мы, насельницы Тёсс, и поныне относимся с глубоким благоговением — и имела она с ним много хлопот. Так ей были доставлены из-за моря мерки с образа нашего Господа, а в самом кресте поместили 30 реликвий.
Великое милосердие было в сердце Элсбет до преклонного возраста. Когда у монахини не было ничего, кроме нескольких монет, она отдавала из них две или три нищим. А если она имела не более одной монеты, то и её иногда отдавала ради Бога бедным. Однажды по монастырю ходила некая сестра и просила милостыню для одного несчастного человека; у Элсбет же не было ни единой монеты. Тогда женщина совлекла монашеский платок с головы и сказала: «Возьми, уж немного денег он стоит». Случилось, что Элсбет была сильно больна. Сестра, которая всё записала о её жизни, спросила монахиню, что с нею случилось. Элсбет жалобно отвечала: «Меня заботит то, что я сама виновата в этой болезни». Сестра спросила: «Милая, чем же?» Та ответила последней: «Меня просил один бедняк, чтобы я отдала ему свой платок. Я не захотела этого сделать, ибо у меня их было немного, да и прежде один из них я ему уже отдала».
Элсбет вообще, было радостно отдать то, что у нее было. По отношению к себе она бывала очень скупа, даже в самом необходимом. Монахиня уделяла своему телу мало нежности и заботы, потому часто хворала и даже сильно болела. А одной сестре говорила, что не припомнит, купила ли хотя бы одну курицу или вина, другого, нежели то, какое пьют сестры, как бы при том тяжело ни болела. Когда люди подавали ей ради Христа что-то из пищи, она сие принимала с большой благодарностью. Временами, если Элсбет сильно хворала, то ухаживавшая за нею сестра покупала монахине кур, чтобы сварить суп, а она-то думала, что куры подавались ей добрыми людьми Христа ради! Когда Элсбет порой спрашивали, не хочет ли она съесть того или другого, она говорила: «Мне не стоит этого есть. Сие для меня слишком тяжело». Одна из сестёр обители однажды спросила Элсбет, чем она питается в лазарете, если от общей трапезы ей ничего не достается, ибо сама для себя она просила поесть совсем немного. Тогда она сказала очень смущенно: «Я ем с большой охотою лишь хлеб».
Еще у Элсбет было сострадательное сердце; обращая слова утешения к сестрам, бывшим в скорбях, она говорила: «Бог поступает с тобою по Своей сердечной любви, как и со всеми Своими избранными чадами». Раз как-то монахиня пришла к одной сестре, у той была премерзкая и отвратительная хворь, Элсбет сказала ей: «Мне точно известно, словно я увидела и услышала это от Бога, Он дал тебе это страдание для того, чтобы ты от Него не ушла, но стала только Его». Монахиня изрекла сии слова настолько уверенно и дерзновенно, что та сестра была полностью утешена ими. Элсбет было несносно, если она слышала, что кто-то ожидает награды от нашего Господа за свои благие поступки, тогда монахиня говорила: «Делай всё из сердечной любви к Богу». Она умела высоко ценить благие дела и добродетели прочих людей, а что сама делала благого, то не ставила ни во что. Ненавидела женщина и всякие удовольствия, плотские удобства и от всего сердца любила Бога. Случилось так, что одна сестра возвела на Элсбет тяжкий поклеп, а монахиня говорила: «Я всякий день только того и ждала, чтобы мне понести незаслуженное наказание».
Прежде остальных добродетелей Элсбет особо усердствовала в послушании и соблюдении всех частных уставов Ордена — но прежде всего в то время, когда пребывала в хоре. Будучи уже совсем старой и больной, она ежедневно ходила к заутрени. Когда монахине было под девяносто лет и приходилось часто лежать в лазарете, она очень неохотно отсутствовала в хоре на утренней службе. По причине возраста Элсбет плохо видела и слышала, временами натыкалась на что-нибудь в монастырской церкви, сильно ранилась, часто терялась, так что не знала, где находилась, но от своего не отступала, стремясь ежедневно ходить на заутреню. А незадолго до того, как слечь на смертном одре, Элсбет попросила одну сестру, чтобы та ей всякий день говорила, как только зазвонят к заутрене, ибо не слышала уже почти ничего. Как-то раз сестра ей позабыла об этом сказать, и, придя в хор, когда заутреня была уже спета, Элсбет опечалилась так, что мы ее не могли утешить, да и потом она долго не могла успокоиться.
Обыкновением сестры Элсбет было вставать до заутрени и отправляться в хор монастырской церкви уже при первых ударах колокола. Нам рассказала одна сестра (она также обычно отправлялась к заутрене, едва начинали звонить), что однажды, во время Адвента, она вошла в хор, а он был наполнен дивными ароматами, подобно тому, как летом пахнут розы, когда их много цветёт в одном месте. Сестра принялась прохаживаться по хору туда и сюда, удивляясь, что бы то могло быть, а когда приблизилась к стулу сестры Элсбет, благоухание усилилось, и женщина поняла, что этот аромат исходил от неё, больше же в хоре никого не было. Добродетельная сестрица Гепе, блаженная из Тетингена насельница Тёсс, уверяла, что ей рассказывала иная сестра, Мехтхильда из Констанца, что последняя однажды среди ночи увидела, как Элсбет стоит перед своею кроватью в молитве, а ее тело сияет, из него струится дивный свет, и в келье нет ни единого места, где бы не было достаточно светло, чтобы поднять с пола иголку.
Когда монахиня начала сильно сдавать из-за возраста и болезней, она просила сестру Эльсбет Штагель, которая написала всё о её жизни, чтобы та предостерегала женщину, как только увидит, что она впускает к себе кого-то в келью либо начинает беседовать о мирском. Если Штагель рядом с Элсбет не могла оставаться, то пожилая монахиня следовала за ней везде. Когда, будучи больной, женщина лишь слегка приходила в себя, то сразу шла в хор монастырской церкви или в трапезную. Став впоследствии настолько больной, что нас, сестёр обители, брало удивление, как ей удается всё это переносить, Элсбет продолжала творить благие дела. Да какие! Для этого, воистину, божественная любовь должна была стать ее доброй помощницей! У монахини было худенькое и короткое тельце, словно у ребенка. Голова же долгие годы свисала так, что находилась на уровне плеч.
Имея особое благоговение к страстям нашего Господа, Элсбет говорила: «Господь наш, подлинно, не знал никакой меры, а мы гораздо ниже меры, мы едва касаемся самого краешка меры», и усердно творила пространные молитвы страстям нашего Господа. Уже сильно состарившись, так что голову монахини было едва видать над плечами, она читала в иные дни, и весьма нередко, по пять раз псалом «Miserere» («Помилуй меня Боже»). Когда же сестры обители сказали, что не смогут творить такие строгие молитвы, как Элсбет, она отвечала: «Поглядите на меня, старую палку, что я могу выдержать, и попробуйте, Господь наш придет вам на помощь». Благоговение и любовь, каковые у Элсбет имелись к страстям нашего Господа, она имела до самых последних дней, ибо, когда собралась монахиня умирать, (а это было в Тихую (Страстную) пятницу), подле нее собрались несколько сестёр обители. В это время в хоре пели божественную службу, а блаженная и добродетельная графиня — сестра Адельхайд фон Нелленбург (речь идет о монахине из графского рода фон Нелленбург, проживавшего в регионе южной Германии и северной Швейцарии) — читала Элсбет вслух Евангелие о страданиях Христа от Иоанна. Когда же Адельхайд произнесла слова о том, как Господь предал свой дух Отцу на Кресте, Элсбет крестообразно сложила руки на груди и стала готовиться к кончине.
Сестра Элсбет радовалась добродетелям и хорошей жизни своих ближних. При виде какой-нибудь молоденькой сестры, старательно и упорно соблюдавшей предписания Ордена либо свое молитвенное правило, она получала немалое утешение, проявляла к ней благосклонность, да и вообще сильно радовалась — поскольку от всего сердца любила славословие Богу и духовную жизнь, — но и весьма сожалела, если видела что-то не соответствующее уставу Ордена или когда одна из нас не повиновалась настоятельнице обители. Об этом монахиня сердечно скорбела, ибо знала прекрасно, в сколь великом рвении и благоговении жили сестры в первые годы после создания Ордена, что они мало взирали на свою пользу или удобства и радостно служили лишь Богу (пусть в бедности и нехватке всего), как строго ими соблюдался устав и порядок, — так что среди них были даже женщины, кто говорил, что они скорей согласились бы лишиться жизни, чем увидеть, как нарушают установления Ордена, и промолчать.
Когда блаженная сестра Элсбет пришла в преклонный возраст, будучи на девяностом году жизни или более того, то она стала словно ребенок трёх лет: не умела ходить, не умела и не могла говорить, и узнавала лишь немногих сестер. Но вот какова была ниспосланная Богом удивительная благодать! Если монахине что-либо говорили или читали о Боге, то она этим так интересовалась, что приподнималась в постели, дабы больше приблизиться к читающей сестре. А если та сестра переставала читать, то она, требуя большего, восклицала: «Еще, еще!» Когда же Элсбет говорили о приближении того или иного праздника, а потом спрашивали, что в каждый из них отмечают, то она могла на это вразумительно ответить, несмотря на свой возраст. Элсбет часто охотно читала «Ave Maria» и, дойдя до слова «Иисус», порой начинала повторять, восклицая: «Иисус, Иисус!»
Одна сестра указала однажды Элсбет на сердце, ещё в юности, и сказала: «Будь добра к Иисусику, Он ведь лежит в самом сердце!» С тех пор у монахини появилась привычка крепко прижимать ладони к сердцу, словно она Христа обнимает телесно. Нам, сёстрам обители, временами казалось, что Бог к Элсбет весьма близок и желает ей даровать больше, чем в то время, когда она находилась в здравом уме, хотя и тогда, когда она пребывала в полном рассудке, мы много раз брали с нее добрый пример. Тогда-то она говорила часто и пылко о случившемся в Страстную Пятницу: о милосердии, каковое Господь наш, распятый на кресте, явил разбойнику и всем христианам, о том, как благородная душа нашего любезного Господа Иисуса Христа сошла в преддверие адово и какое там случилось веселие из-за этого великого чуда. И ей становилось на душе хорошо сверх всякой меры.
Милостивый Бог уготовил Элсбет, ибо у нее всегда было особое благоговение к этому дню и к этому часу, что она умерла в Страстную пятницу в полдень, когда, как считали и говорили проповедники, и Господь наш испустил Свой дух на кресте. Сестры обители определенно, держались того мнения, что душа Элсбет без помех взошла к созерцанию Божию. И как при жизни своей монахиня нередко бывала обделенной любовью людей, так случилось и в день ее смерти, в чем, увы, виновата сестра, которая всё это написала о житии Элсбет. Сия сестра была у нее в услужении и, не зная, что она болеет сильнее, чем в прочее время, оставила лежать ее в одиночестве, пока не прочитала вместе с насельницами обители по обыкновению на богослужении Псалтирь. А потом та сестра зашла к Элсбет, приподняла её в постели, снова уложила и дала ей поесть, причем не обращала на состояние монахини почти никакого внимания, покуда женщина не начала отходить в мир иной.
Но вот тогда стала Элсбет весьма рассудительный, несмотря на свою старость, да и слышать стала неплохо, так что, когда сестра ей говорила о Боге, монахиня низко кланялась. Таким образом Элсбет дала понять сестре, что желает перенести страдания и кончину во славу нашему Господу, ибо и Он скончался в сей день ради спасения всего человеческого рода. Монахиня сложила руки крестообразно на груди, и, поскольку приближалась к кончине, можно было отчетливо разглядеть, что тут не обошлось без особой благодати от Бога, потому что до этого она нередко имела маловато здравого разумения. Посему да восхвалится милостивый Бог, не посрамляющий терпения бедняков, но венчающий его вечной наградой. А что душа Элсбет едва простившись с сим миром, тотчас поднялась к созерцанию Божию, было показано одной из сестер, и таким образом, что она не желала в том усомниться. Deo gratias! (Благодарение Богу!).
Отправить комментарий