Из книги «Удивительное житие и драгоценная смерть досточтимой сестры Розы Святой Марии из Лимы», авторства о. Леонхарда Хансена ОР. Глава IV, Истинная кротость души её, радушие, обходительность и прочие добродетели, 51-53.
Роза долго пребывала в неведении, осталось ли в ней хоть что-нибудь, способное вызвать похвалу или показаться прекрасным, пока некая женщина, заметив мимоходом руки девы (ибо женщины одарены зрячестью в подобных вещах и замечательной наблюдательностью), не похвалила их белизну, изящество, соразмерность. Ужаснулась дева, что от столь ничтожного восхваления внезапно [может подвергнуться греху] тщеславия и, воспользовавшись негашёной известью, с муками изуродовала обе руки, так что от едкого ожога кожа всюду избороздилась складками, там и тут вспухла волдырями, причём из-за боли, причинённой им, и вреда Роза была не в состоянии сама одеваться в течение более тридцати дней, и ей приходилось призывать на помощь служанку Мариану. Она-то после кончины девы и рассказала все те события, что Роза по смирению (как и многое другое, и более значимое) по своему обыкновению скрывала.
Смиренная дева давно старалась всеми способами извести природную прелесть прекраснейшего лица своего, дабы не могло оно угодить смертным очам – притом не только постоянным недоеданием и суровыми подвигами, но и целиком обливая тело ледяной водой; и, казалось, уже добилась того, что в её обескровленном лице не осталось ничего примечательного, кроме тусклой бледности да худобы впалых щёк. Но, как только она выяснила, что пытливые люди начинают по сим признакам мало-помалу распознавать, ценить и превозносить все её постнические подвиги, сочла, что червь тщеславия и похвальбы ей страшнее, чем выдающаяся красота облика, прибегла к обычному средству – молитве и горячо выпрашивала у Бога наделить её такой внешностью, какая хотя бы не выдавала смертным очам наружных знаков её сурового подвига и многих постов. И надо же! Вскоре исхудалым щекам возвратился живой цвет, лицо обрело более телесную полноту, чело просветлело, глаза заблестели, так что вскоре можно было решить, будто Розе совершенно неведом пост.
Сие благолепие попалось на глаза неким аргусам, любопытным от праздности, которые, болтая у входа в храм в пятничный день, наблюдали, как Роза с матерью возвращаются из церкви домой. Дева провела всю ту Четыредесятницу на одном хлебе и воде, а в последние дни Страстной недели вообще едва позволяла себе хоть по крошке какой-либо пищи; помимо того она с раннего утра четверга (именуемого Вечерей Господней) до полудня той пятницы безотлучно простояла в неподвижности в храме св. Доминика, свершая бдение перед Св. Дарами, торжественно помещёнными по обычаю в подобие Св. Гроба, и на протяжение всех этих почти тридцати часов не съела ни кусочка и не испила ни глотка воды. Когда же вышеупомянутые зеваки увидели, что она с матерью возвращается оттуда обратно домой, а лицо её оживляет подобный заре румянец, на вид она бодра, беспечальна и ничуть не побледнела, то легкомысленно заподозрили, что дева идёт с роскошного пиршества, и стали походя высмеивать её громко и развязно, говоря: «Ну и ну! А как великолепна эта монашенка в своём хабите! И как здорово заметно по лицу, что кто-то вдосталь попотчевал её лакомствами! Так-то постятся «блаженные»?» Матери не по нраву пришлись легкомысленные колкости этого совершенно нелепого суждения, а смиренной Розе чудо как понравилось, что таким образом утаён её пост, пускай даже её так высмеяли за обжорство и оклеветали в ненасытности. То был из тех уколов, что Розу не огорчали, а услаждали.
Перевод: Константин Чарухин.
Отправить комментарий