Из книги брата Гарина ОР, Житие Маргариты Венгерской, Девы (Vita auctore F. Garino Ord. Praedic., Margarita Hungarica, Virgo Ordinis Praedicat.), Глава II
8. Её смирение и любовь к бедности проявлялись в одежде. Ряса, в которую она облачалась, была грубее, жёстче и дешевле, чем у прочих. Одеяние она носила рваное и латаное, а нового носить не хотела, пока на нём не появлялись заплатки. Она брала старые хламиды и из двух шила одну. Когда родители присылали ей дорогую рясу, она с позволения настоятельницы отдавала её бедным сёстрам или прислужницам, а их, худшую одежду брала себе и одевалась в неё. Одеяние она носила, пока то совсем на разрывалось. Поэтому наряд её из-за чрезвычайной ветхости почти всегда был порван на локтях и коленях. Она никогда не носила головного покрывала из тонкой ткани, но из грубой; и если ей давали тонкое покрывало, она менялась с другими, у которых было грубое.
9. Льняного белья она не имела вовсе: ни головного, ни нательного, ни постельного. В течение всей Четыредесятницы не переменяла одежды, а в прочее время весьма редко. Одежду свою она стирала крайне редко, поэтому, будучи ветхой и изношенной, она загрязнялась и в ней заводилось множество вшей; так что многие старались не садиться с нею рядом, чтобы их не подцепить. Когда сёстры увещевали её помыть одежду да вычистить вшей, она отвечала им: «Позвольте телу моему ради любви к Иисусу Христу помучиться от вшей этих. Не беспокойтесь: только я их ношу и чувствую».
10. Она редко купалась, крайне редко умащалась, редко мыла волосы. Начиная с пяти лет она в Четыредесятницу ни на миг не снимала сорочки, а белья нательного она никогда не надевала ни в здравии, ни в болезни. Примерно с семи лет она начала носить на голом теле грубую власяницу и продолжала носить её всю жизнь свою в Адвент Господень, в посты четырёх времён года, в кануны праздников Господских, Богородичных и величайших святых, а в прочие дни – с четверга до комплетория субботы.
11. Когда ей исполнилось двенадцать лет и она сознательно принесла обеты, её исповедник тайно добыл и передал ей грубую и крайне жёсткую власяницу, сотканную в виде сети из лошадиного волоса и свиной щетины, со множеством узлов. Дева как могла таила власяницу свою от посторонних взоров – она подшила к власянице рукава от старой рясы от локтей и вниз. Близких товарок она тоже увещевала носить власяницу на теле. Кроме того, под власяницей она носила железную цепь, которой крепко стягивала свою нагую плоть; а на ночь в постель она надевала пояс из ежовой шкуры с колючками. Часто руки свои она обвязывала пеньковыми верёвками и так стягивала, что верёвки входили в плоть, терзали и мучили её. Ещё в башмаках у неё были железные гвоздики с острыми концами, расположенные так, что как бы она ни ходила или стояла, острия гвоздиков кололи ей подошвы ног и аж до крови.
12. Также она всячески бичевала себя ударами многими по ночам. Получив вместе с остальными обычную плеть для самобичевания, она подошла затем снова и попросила дать ей вместо плети прут. Все ночи она била себя прутом, или колючей веткой, или веткой, обёрнутой иглистой ежовой шкурой. Других она просила, чтобы били её до крови, и хотя они ужасались этого, всё же не дерзали противоречить и неохотно слушались, а когда наносили ей удары, плакали. Она отводила их в отдалённые места, чтобы получить свои удары втайне от посторонних взоров. Иные так уставали, бичуя её, что едва могли дышать. И хотя таковые удары она получала всякий день, однако особым образом в день святой Вечери предпасхального триденствия: тогда она ежечасно день и ночь принимала такие удары и бичевания, что кровь с неё лилась ручьями.
13. И вот однажды ночью, когда стояла непроглядная тьма, она отвела одну сестру в самую отдалённую келью, дабы принять там от рук её бичевания втайне. Когда она там разделась и подставила обнажённую спину, на неё снизошёл обильный свет с небес, и осветил целиком всё здание целиком, и сиял до тех пор, пока она по завершении бичевания не оделась, после чего свет пропал. Две сестры, видевшие это, прибежали и вверили себя её молитвам.
14. Однажды, когда ей было ещё десять лет, она встретила в лазарете играющих девочек. Час был уже поздний, стемнело, и они едва что-нибудь видели, или вообще ничего. Она спросила их: «Хотите, я попрошу, чтобы вам показалось солнце?» Дети желали бы, да считали, что этого быть не может, а она показала пальцем куда-то довольно далеко и сказала: «Я схожу вон туда и вернусь к вам, а прежде, чем я вернусь, солнце ясно засветится – вот увидите!» Она ушла, и помолилась, и немедля показалось солнце, ясно осветив всё здание целиком. А в другой раз, когда она находилась в прогулочном дворике, что перед дормиторием сестёр и размышляла о небесных предметах, посреди неба явились сияющие солнце и луна.
Перевод Константина Чарухина
Отправить комментарий