Из книги Мари-Умбер Викера «Доминик и его братья-проповедники», «Дело мира и веры» на юге Франции (1203-1215), VI.
Чтобы открыть непонятный для нас, людей ХХ века, но принимаемый теми, кто говорил о «деле мира и веры», угол видения, достаточно вчитаться в размышления, которыми Петр из Во-де-Серне постоянно обогащает свою хронику, во вступление к Chronicon Вильгельма де Пюилоран, в прологи многих посланий Иннокентия III, а также мирных договоренностей и канонов тогдашних синодов. Например, нужно взглянуть на X канон из Авиньона, озаглавленный в рукописях: Что следует принуждать даже тех, кто отказывается соблюдать мир: «Неизбежным последствием грехов (испытывали мы это на протяжении столь многих лет) является война и отсутствие согласия между баронами и городами. Ведут они за собою грабежи и погибель, жертвами которых становятся как отдельные лица, так и целые регионы края. Чтобы действенно излечить это кострище погибели, следует проповедовать и сеять мир и согласие, даже тем, которые их отвергают».
Конечно, прелаты, которые проповедовали таким способом на следующий день после кровавой бани в Безье и после насильственного умиротворения виконта Альби, не считали священную войну такой же точно как осуждаемые войны баронов и не считали, что она противоречила миру, к которому они стремились. Шестью годами позже, после победы при Мюре и захват крестоносцами окрестностей Тулузы, синод в Монпелье после решений в деле церковной реформы такими словами возвестил свои 23 канона о мире, каковой хотел установить на этой территории: «Поскольку мы говорим на нынешнем синоде о деле Иисуса Христа (negotium Jesu Christi – то есть крестовом походе), который является нашим миром (Эф 2,14-17), считаем необходимым выдать несколько постановлений о сохранении мира и желаем, чтобы были они в точности соблюдены».
Мир, о котором тут идет речь, не является делом человеческим, это мир трансцендентный, Мир Божий, который является Иисусом Христом. Люди могут, разве что, приблизится к нему, так как на земле существует он только неопределенным и непостоянным образом. Как дар Божий, образ благословения и вечного спокойствия, он обязательно необходим для того, чтобы мы могли прославлять Бога, очищать нашу веру, уделять таинства, жить в любви и единстве. Но благодаря своеобразной внутренней справедливости отнимается он у тех, кто грешит – exigentibus peccatis. Утратили его, таким образом, грешные христиане из Святой Земли, оказавшие помощь еретикам жители Безье, и даже крестоносцы, если после первых побед они небрегут подавлением пороков и ереси. Бог, однако, милосерден. Когда уже грехи аморреев превысили меру, когда все приобретут заслуги, пройдя через труды испытаний и заслужат отпущения на священной войне, тогда вмешается сам Бог. Не нуждается Он, в чьей бы то ни было помощи, чтобы установить правление своего мира, но в своем милосердии Он позволяет людям принимать в этом участие. Все людские усилия, ведущие к восстановлению христианского порядка, которого желает Бог, заключаются в том, что человек сотрудничает с Богом, чтобы этого Божьего Мира достичь. Если смертные грехи – ненависть, насилие, кощунство, прелюбодеяния, ростовщичество – ведут к утрате мира и войне, несущей уничтожение, то напротив – усилия, ведущие к согласию, справедливости, терпению и очищению веры позволяют достичь мира, который происходит от Бога. Такой мир можно заслужить даже священной войной, которая совсем не является для него препятствием. Христос не пришел принести мир зла (malam pacem), а меч добра (bonum gladium). Нападение на безбожника, с целью отвратить его от его безбожия, не причиняет ему зло, а добро. Вести священную войну это значит возвращать мир земле, на которой истинный мир погиб вместе с верой.
Именно такой миф формировал в начале XIII века действительное единство negotium pacis et fidei, а из него произрастают две связанные друг с другом идеи, Божьего Мира и священной войны.
Следует ли еще упоминать, что этот миф не имел уже тогда такой мистической и созидательной силы, как хотя бы в XI веке? Был он, однако, все еще жизнеспособным и действенным. Возбуждал и оживлял толпы, ведя их на встречу с южанами. Однако частично он уже превратился в идеологию, и недостаток своей духовной силы прикрывал различными юридическими формулами. Одновременно с угасанием глубокой искренности гаснет и его трансцендентный характер. Он становится слишком человеческим, более социальным, чем религиозным. Появляется общество, которое реагирует согласно своей идеологии. Мне кажется, что именно на таком этапе своего развития находился этот миф в период оживления negotium pacis et fidei в Лангедоке.
С другой стороны следует подчеркнуть, что мы делали с самого начала лекции, что со временем акцент всего предприятия твердо переходит с мира на веру. Около 1230 года речь не идет уже о negotium pacis et fidei, а о negotium fidei et pacis, и это изменение приоритетов готовилось с начала века. Наконец, следует обратить внимание, что мистическая чистота стремления к миру, которую выражал миф Божьего Мира в своем начале, в XI веке, мы обнаруживаем в XIII веке в других христианских инспирациях. В XIII веке говорится о мире, который истекает из сердца, мире, основой которого является глубинное возвращение к Евангелию («блаженны миротворцы»). Такую идею мира развивают Братья Минориты и Проповедники. Породит она новый тип провозвестников Слова и восстановителей мира, «пацифистов» в новом значении этого слова.
Перевод: о. Ириней Погорельцев ОР
Отправить комментарий